Всё ни к чёрту у нас погода - не хочу больше наших зим.
Говорят, вот, в Европах зимы - отворачивает Гольф-стрим.
Но покамест ещё открыть-де можно мусорный бак от чаек,
Свитеров штуки три колючих - на замену полсотни маек.
Всё. Мне дальше нельзя, кратер внутренний полон. Я
Зарастаю как в первый мороз котлованная полынья
Озерца городского, карьерной лужи, куда народ
Всё кидает кусочки хлеба для уток на тонкий лёд.
Эти россыпи крошек на мне - что конфеты на столиках у могил,
Не съедаются теми, кто здесь осев, этих сладостей не просил.
Их, декабрь рассекая длиннющим лысым своим хвостом,
Вечерами таскают крысы - в норки под хлипким своим мостом.
Я курю десять лет, иногда мне так страшно, но я не брошу,
Вот бы скинуть декаду, содрать эту стёртую ношу-кожу.
Ты представь себе в этом веке, мало сказать, напасть -
Не обнять - вот ни разу даже - за десятую его часть?
Под его скоростями десятка лихо идёт за две,
А в моей голове - столетия, представляешь - столетия в голове?!
Выпускаю с десяток из дымных лёгких одну её,
Надо сжечь свой пальтовый хлам и одеться уже в новьё.
Я состарился первым - морщины мои не на шее - вые.
Между нами года бесконечные тянутся световые.
Капиллярные сети плетут-оплетают не щёки мои - ланиты.
Ильичёвкские лампы в моей коммунальной давно побиты.
И тычковая кладка истёртым сыром крошит фасад...
Как я рад её видеть, до боли смертной, но как я рад!!
И заметив меня в толкотне автобусной, дряхлого не узнает.
Так и вижу: плеча коснувшись, встаёт и вежливо уступает.
Я не чувствую - помню, что пальцы её холодные -
Их ласкают глаза мои стариковские, выцветшие, голодные.
Десять зим отоспались на мне с похоронным храпом -
Да никак полынью не затянет настом под рыхлым драпом.