I
Промолви: чайки, вот они взмывают
В лазурь небесную над океаном синим.
II
Дыханья больше, ветра меньше ноты,
Колышутся под ними в глубине в речи как будто
Неясные, неведомые вещи подсознания,
Буквы из камня и воды, слова
О том, что видим, и о том, что в нас живет.
III
Утесов скалы, как головы собак,
В рыб обернувшись, в океан
Ныряют.
IV
Звезда Монегана, Атлантики звезда,
Светильник без опоры, тебя сносит -
Вот так и ты дрейфуешь, сбившись с курса,
Зане во тьме, увенчанной звездами,
Ты - воплощенье воли, если воля есть,
Или предвестник былой воли, одно из многих
Предвестий воли, что исчезла напрочь.
V
А листья океана ходят ходуном.
Под деревом-отцом сидели мы
и распевали песни.
VI
Как зябко молодым без срока быть,
Прийти к печальным берегам и разливаться
Сапфирами вокруг седого камня
И образ старикам являть времён былых.
VII
Затмит одна овсянка тыщу чаек, только
Лишь запоёт. На дымоход усевшись, чайка
Дразнит ворону, так и сяк
Бросая вызов ей,
Овсянка ж запоёт, легко и без усилий,
И нет ее сильней.
VIII
Как разглядывать мир? Через смысл!
Но обычно глядим на ходу - ведь такой океан перед нами -
Так бездумно, как пальцы летают по клавишам.
IX
Мир облачный, а в помощь океан,
Земля и ночь, и день, покой и ветер – вместе
Вы множество ночей и дней, и облаков, и новых
миров.
X
Природу поменять - не просто изменить идеи,
Шагнуть из тела, убежать и воспринять
Те ощущения, барьер которым тело,
Почувствовать, что чувствует пейзаж,
Нас окружающий, и лодка, что волну взрезает.
XI
Вот тимофеевки метёлки в Пемаквиде
В жару свернулись, а сейчас сверкают серебром
Холодным. И внимает солнцу луна
точь-в-точь
Как перевод французский русскому поэту.
XII
И повсеместно солдат хоронят ели.
Хью Март убит, сержант в шинели красной,
И весь его отряд редута впереди.
Ах, ели-ели, повсеместно хороните соратников своих.
XIII
Ты океан покрой шафранно-желтой розой. Небо
Наполни лучезарностью летящих брызг.
Пусть соль вся сгинет.
XIV
Усиливает чувства слово. Поименовать пытаюсь
Блеск слюды, озноб травы смущенной, Арахной
Преображённые стволы деревьев мёртвых,
Продолженье взгляда – слова мои.
XV
Последний островок и его житель,
Похожи оба, синь способны различить
Небесную с морской, покуда держится
Та грань меж ними, что лишь благодать
Способна даровать. А под конец - и тут и там белила.
XVI
Кругами расходится благовест океана.
В танце круж’ится вода и круж’ится,
И апогеем вращенья ее непрестанного
Колокол свода ее и хранитель звучанья.
XVII
Распахнуты двери и стены, ступайте,
Несущие миро, лугов ароматы,
Из сосен несущие дрёму и сон персонажи.
XVIII
Отлив, гладь воды, палящее солнце.
Видно на дне, глубоко, тени так и плывут.
Дамарискотта, да-да-ду.
XIX
Мальчик молча плывет, а в тазу на спине
Друг его, вот так судно-диковина -
Рукотворностью спорит с Ливорно.
XX
Ее медь почти так и горела.
Но туман ослаблял этот жар, и кармин
Не пылал. И на нет ее мачта
Сходила сужаясь, при том
Ни на капельку не отклоняясь.
А на леере капли, казалось,
Прозрачность схватить всё пытались.
Ясно было, что час еще не наступил,
Чтобы ринуться в море бесстрашно.
(с английского)
Wallace Stevens
Variations on a Summer Day
I
Say of the gulls that they are flying
In light blue air over dark blue sea.
II
A music more than a breath, but less
Than the wind, sub-music like sub-speech,
A repetition of unconscious things,
Letters of rock and water, words
Of the visible elements and of ours.
III
The rocks of the cliffs are the heads of dogs
That turn into fishes and leap
Into the sea.
IV
Star over Monhegan, Atlantic star,
Lantern without a bearer, you drift,
You, too, are drifting, in spite of your course;
Unless in the darkness, brightly-crowned,
You are the will, if there is a will,
Or the portent of a will that was,
One of the portents of the will that was.
V
The leaves of the sea are shaken and shaken.
There was a tree that was a father,
We sat beneath it and sang our songs.
VI
It is cold to be forever young,
To come to tragic shores and flow,
In sapphire, round the sun-bleached stones,
Being, for old men, time of their time.
VII
One sparrow is worth a thousand gulls,
When it sings. The gull sits on chimney-tops.
He mocks the guinea, challenges
The crow, inciting various modes.
The sparrow requites one, without intent.
VIII
An exercise in viewing the world.
On the motive! But one looks at the sea
As one improvises, on the piano.
IX
This cloudy world, by aid of land and sea,
Night and day, wind and quiet, produces
More nights, more days, more clouds, more worlds.
X
To change nature, not merely to change ideas,
To escape from the body, so to feel
Those feelings that the body balks,
The feelings of the natures round us here:
As a boat feels when it cuts blue water.
XI
Now, the timothy at Pemaquid
That rolled in heat is silver-tipped
And cold. The moon follows the sun like a French
Translation of a Russian poet.
XII
Everywhere the spruce trees bury soldiers:
Hugh March, a sergeant, a redcoat, killed,
With his men, beyond the barbican.
Everywhere spruce trees bury spruce trees.
XIII
Cover the sea with the sand rose. Fill
The sky with the radiantiana
Of spray. Let all the salt be gone.
XIV
Words add to the senses. The words for the dazzle
Of mica, the dithering of grass,
The Arachne integument of dead trees,
Are the eye grown larger, more intense.
XV
The last island and its inhabitant,
The two alike, distinguish blues,
Until the difference between air
And sea exists by grace alone,
In objects, as white this, white that.
XVI
Round and round goes the bell of the water
And round and round goes the water itself
And that which is the pitch of its motion,
The bell of its dome, the patron of sound.
XVII
Pass through the door and through the walls,
Those bearing balsam, its field fragrance,
Pine-figures bringing sleep to sleep.
XVIII
Low tide, flat water, sultry sun.
One observes profoundest shadows rolling.
Damariscotta da da doo.
XIX
One boy swims under a tub, one sits
On top. Hurroo, the man-boat comes,
In a man-makenesse, neater than Naples.
XX
You could almost see the brass on her gleaming,
Not quite. The mist was to light what red
Is to fire. And her mainmast tapered to nothing,
Without teetering a millimeter's measure.
The beads on her rails seemed to grasp at transparence.
It was not yet the hour to be dauntlessly leaping.