Там, где пальцы ходили, бежали слёзы.
Стрекозы
крыльями шелестели,
с воздуха срывая обёртку ветра –
и я дышала.
Считала до ста восьмидесяти –
и снова дышала.
Продолговатость жимолости
злыми пальцами стискивала,
поглубже вгоняла жало,
заигрывала с буравчиком,
проникая за горизонт
белизны молчаливой
слезливой
ржавчиной.
За краешком блюдца –
целая бездна,
в которую так приятно падать,
сорвавшись с кромки капелькой
вспененного молока.
Ловите меня, губы.