Ботинок кожу сморщил,
Как человек лоб.
Думал о чём-то неотложном.
Ничего придумать не смог.
Тогда он отставшей подошвы
Ощерил острую пасть –
Хотел засмеяться, быть может,
Запеть или закричать.
А может сказать что-то важное,
Пожаловаться кому?
Теперь он на свалке грязной –
И не до разговоров ему…
А был он славный малый.
Поспорить любил с мостовой,
И с лестницей, что бывала
Всегда истерично-больной.
Презрение каменных сводов
Он сравнивал с пылью сырой,
И в храминах раздавался
Шагов уверенный строй.
Была в его жизни любовь.
Любил, всей душою он ногу.
Ни разу больной мозоль
Ей не натёр, ей-богу!
Злой холод не пропускал
И эту занудку воду.
Когда его кто-то снимал
Грустил и худел ночью.
Как папу любил он крем.
Как маму – сапожную щётку.
Когда его тёрли – мурлыкая пел,
Как кот, или даже кошка.
Но папа с мамой жили в шкафу
И навещали редко.
А он однажды попал на войну
С обитою жестью дверью.
Он храбро дрался, себя не жалел,
Но дверь была в сто раз больше.
И жесть сверкала отвагой желез,
А он лишь искусственной кожей…
Он был смертельно ранен –
Лопнул череп, сломался каблук
Еле домой добрался.
Ждал участья, но вдруг:
«Чёртова развалина!» -
Кто-то в сердцах сказал
И бросил его на улицу,
Как в пропасть со скал…
Ботинок кожу сморщил,
Как человек лоб.
Думал о чём-то неотложном.
Ничего придумать не смог.
Тогда он отставшей подошвы
Ощерил острую пасть –
Хотел засмеяться, быть может,
Запеть или закричать.
А может сказать что-то важное,
Пожаловаться кому?
Теперь он на свалке грязной –
И не до разговоров ему…
08.11.1984