твердого килограмм
мокрого литр
и 100 грамм мягкого
сыры, опрысканые духами «маасдам» или «тильзитер»,
на жаре становятся одинаковой кислой тряпкой
поэтому сыра не надо, беру редис
редиска кричит:
- меня! меня! внутри меня заключен великолепный приз!
- нет, она врет! приз во мне, продажная врушка! а в ней только овощная отдушка!
- а эту, тихую, вообще не трогайте,
она умерла в прошлый вторник
и я, забрав самых громких,
иду покупать морковку
а там оранжевая революция -
все отказываются продаваться и с покупателями бьются
кроме того, многие охотники за морковками без масок, и еще и кашляют
так что я иду дальше
за мороженым! и сразу на дачу
но в бункере мороженого все плачут:
плачет пломбир, плачет золотой магнат:
- ах нашу жизнь не вернуть назад,
не стать нам сухим молоком и эмульгатором вкуса,
не испытать молодецкого укуса
- милосердия, - просит что-то на палочке,
лежащее на верхней полочке
а на дне бункера молча разлагаются крем-брюле и раздавленная лакомка -
зрелище недостойное и жалкое
короче, беру честного, химозного вида шербет в стаканчиках картонных
- мы не прольемся, - обещают стаканчики отвественным тоном
я верю
и мы идем к кассе и к выходной двери
мимо пурпурной нетухнущей ветчины
мимо нескисающего молока
мимо фарша, не считающего, что его дни сочтены
мимо сумасшедших чипсов и мимо охранника
мимо отвергутого сырного продукта
- ничего, - шепчет продукт,-
заберешь меня через неделю, я буду тут
я делаю вид, что не слышу и продолжаю идти
бон аппети!