Ангел бьётся в стеклопакет словно чайка-птица.
Оксана встаёт, ищет тапки и матерится.
Проверяет – трусы на месте, а лифчик где-то.
Сердито думает: и пофиг, что не одета.
– Чего тебе надобно, чудо ты в перьях, вот ведь...
Открывает окно, ангел падает комом подле,
задыхается и трепещет, и шепчет: – Слушай,
нам тут нужны для плана простые души.
– Стучался к соседям, но там заклеено глухо,
а тебе-то что, всё равно третий день под мухой.
И этот твой мент приходящий к жене уехал...
Пора, одевайся. Оксана: – Идиттапьеха!!!
– Мне завтра на смену, я крановщица так-то.
Ангел: давай обратимся к суровым фактам:
всё рушится, Третье транспортное уже в руинах,
к утру от Москвы останется половина,
к полудню – от мира дай Бог, если хоть осьмушка.
– Вот счастье-то, ты, летучая погремушка!
Ох, если б вчера с прорабами не пила я...
Дрянной ты гонец, и весть от тебя гнилая.
– Паспорт-то брать? Или как там у вас на небе?
– Не надо паспорт, здесь будут лишь прах и пепел.
Джинсы надень и свитер, иди за мною,
как всякая тварь когда-то пошла за Ноем.
Выходят во двор, там пусто, все спят до смерти.
Ангел колечко с ключами на пальце вертит.
Оксана моргает: что, правда на тачке ехал?
Ангел ключом отпирает Оксане Небо.
А там – какие-то стрёмные волонтёры –
все белые, чистые, будто спиртом протёрты.
Психологи, травматологи, санитары –
тянут руки: а мы вас ждали, и ведь недаром...
Оксана кричит нутряное русское слово,
бьёт ангела в глаз, разворачивается, и словно
кварталы вокруг неё сейчас не пылают,
итожит: идите вы с вашим бесплатным раем!
Я рулила краном семь лет и не знала горя,
хотела замуж и в отпуск, а тут такое...
И ангел шепчет: Боже, дай ей покоя.