А мы писали на катушечный "Союз"
Десяток песен из расчёта: пьеса- рубль.
И я дивлюсь, но мы играли сразу "плюс"
И выбирали самый качественный дубль.
Был баянист, басист, ударник и ритмач,
И пианистка- импозантная особа,
А для экзотики- молоденький скрипач,
Но баянист тогда запомнился особо.
Копна волос, обычный рост, густой загар,
Ни дать ни взять, сошел с экрана Гойко Митич.
Он аккуратно похвалил репертуар,
Который был у нас довольно специфичен.
"Дорога дальняя, тюрьма- казённый дом",
И после соло на расстроенном рояле
Он мне признался, что и сам был под судом,
И он единственный, кого не расстреляли.
В таких делах не задают вопрос: "За что?",
Когда не тянут за язык, мы не блефуем:
Судьба- как фишка номерная из лото,
Мы эту фишку из мешка берем вслепую.
А он по нотам, словно Лермонтов в стихах,
И на баяне, как на скрипке Паганини.
А что касается грехов, то мы в грехах-
Все, как в шелках или как мухи в паутине.
Скользили по клавиатуре пальцы рук,
Скользили, словно подбирали к сердцу ключик,
Когда играл он, замирало все вокруг-
Он был из самых гениальных самоучек.
"Хозяин" дал ему "зеленый коридор"
Наперекор судьбе и лагерным устоям,
Бывало, чтобы записать Иркутский хор,
Его на радио возили под конвоем.
У нас остались его ноты- сто листов,
А он ушел от нас в двухтысячных, в начале,
И я ни разу не спросил его: "За что?"
Он стал единственным, кого не расстреляли.
Гениальному музыканту, композитору и аранжировщику, Геннадию Олзоеву посвящается.