Во саду ли, во поле
уродилась брокколи.
Это присказка, пролог.
Сказка будет, дайте срок.
Да не сказка, а быль.
Или не быль, а боль.
Не то чтобы сильная, а так – давящая.
Это было в те времена,
когда на слуху было слово «товарищи»,
когда носили галстуки из красной ткани,
были пионерские собрания.
И была Тамара.
Пшеничные волосы, радостные веснушки,
но печаль в глазах, ноябрьских донельзя.
Мы ездили вдвоем на моем велике,
потому что у Тамары своего не было.
А общим были пруд, тритоны,
прыжки в воду с понтона,
очередь на «Легенду о динозавре»,
в стеклянной банке слизняк Толя,
карбид со стройки, брошенный в лужу,
зимой ледяная горка – трус не катается стоя!
Мы говорили о самом важном,
смотрели в звёздную пропасть,
страшились её бесконечности,
а ещё у меня дома
читали Дрюона и Жюля Верна.
Книги нравились Томе,
а с собой она не брала,
наверное,
думала, что мама выбросит.
Тётя Зина такая, она смогла бы.
Тамарина мама считалась дворником.
Метлой шаркала, а на участке – хаос.
В доме всегда было грязно и шумно,
всякие люди там собирались,
портвейн «Три семёрки» рекой лился,
песни, вопли,
соседи писали жалобы в исполком.
Кто был отцом Тамары – никому не известно.
Но с папашей старшей сестры был каждый знаком.
Он на стеклотарке работал.
Сестра была красивой, её водили по ресторанам,
по слухам, сделала три аборта.
И ещё много всякого было – по слухам.
Уже говорилось ранее,
что были пионерские собрания.
На собраниях стали прорабатывать нашу дружбу,
как сказала директриса Капуста М.И.
– Что делают вместе трудный подросток
и девочка из хорошей семьи?
Она на тебя повлияет дурно,
эта квартира – рассадник зла.
Я-то знала,
знала, что не повлияет.
Но предала.
И до конца восьмого класса,
пока в ПТУ не ушла Тамара,
мы здоровались только,
раскололась дружба на кусочки льда.
Надеюсь, что у Тамары сейчас всё прекрасно.
Надеюсь, что не встречу её никогда.