Для чего я делаю зарядку, я и сам не знаю, скорее всего это привычка, даже, если это полезное занятие, для меня это скорее мазохизм, от которого не стремлюсь избавиться. Но со стороны, не знающих меня людей, мои движения воспринимаются странными. Что я делаю? - Метаю камни. До этого я бегал, а когда подвели колени, в результате артрита, то переключился на метание, для того, чтобы тело оставалось достаточно подвижным. После таких, вроде бы простых движений, из почек стали выходить, неожиданно для меня, песок и камни. Кто-то к моей зарядке относится с пониманием, а некоторые подходят, чтобы расспросить, как я дошел до жизни такой, приходиться отшучиваться, вроде как: раньше был арабом, бросал в евреев камни, прошел гиюр и теперь это дурное занятие для меня стало зарядкой.
А вот дикие животные к этому относятся с большим пониманием.
Раннее, живя в Израиле в горной местности, в г. Цфат, уходил подальше от людских глаз в рощу, смешанной растительности, и отрабатывал удары ногами на стволах деревьев, а на веточках удары плечевого пояса. Это была, помимо бега, хорошая физическая нагрузка, иногда это, также, помогало и для самообороны. Когда ноги подвели, стал метать камушки. Вначале использовал рабочие перчатки, чтобы не травмировать руки, а в конце зарядки, возвращаясь домой после двухчасового труда, оставлял их на камнях, - кому они нужны? Но нет, кому-то они были необходимы! Ломал голову- кому? Детей поблизости ранним утром никогда не наблюдал, но как бы не спрятал – кто- то ворует. Когда понял, что этим занимаются лисы, стал вешать варежки на деревьях. Лисы, живя рядом с городом, человека меньше всего опасаются, воспринимая его, как объект, который снабжает их питанием. Видел, как лиса играла с собакой товарища, когда мы делали зарядку. Другой раз она крутилась возле меня, чтобы стащить мой свитер, но, зная их увлечение тряпьем, им они утепляют свои норы, я вовремя выхватил свою одежду из пасти воровки. А вот другие разы несколько раз выползала лисица из норы и усердно чесалась напротив меня, видно, давно не купалась, она этим занималась явно, доверяя мне, т.к. я метал камни через нее и было бы подло с моей стороны ранить ее.
Но ныне, поменяв место жительства, и, живя рядом с морем, (трудно ныне поверить, что вся информация об Израиле тщательно скрывалась от евреев, и я очень поздно узнал, что моя страна находится на берегу моря.) я продолжаю по утрам метать камни, при этом никого не подвергая опасности, и не мешая никому. Так вот недавно со мной стал заигрывать молодой ворон, садясь на те камни, что я бросаю, и, понимая, что я не хочу его ранить, стал, пролетая, задевать меня крылом. Поначалу мне казалось, что кто-то сзади подошел со мной поздороваться и я автоматически оборачивался, и, наконец, я понял, что птичку следует подкармливать, если дружба между людьми закрепляется спиртным, то между животным и человеком едой. Стал в “русском” магазине покупать обрезки колбас (они дешевле) специально для ворона, но для меня это явилось пагубным явлением, т.к. эта еда была не кошерной, хотя я не религиозный, здесь достаточно еды кошерной, и все эти годы старался не нарушать традиций иудейских. И эти колбасы, завезенные из бывшей родины, оказалась настолько вкусными, что я никому об этом не рассказываю- стыдно.
Многие не проявляют симпатии к воронам, но я к ним отношусь иначе и вот по какой причине: в 10 лет, когда пошел учиться рисовать в. худ. школу, то натюрморт с чучелом этой птички- это первое, что начал осваивать и в рисунке, и в живописи. Нам учителя объясняли, как видеть форму, как ее проявить, как писать цветом серые и черные цвета и т. д.
Вначале молодой ворон, когда получал еду, инстинктивно каркал, приглашая всех сородичей на бал, прилетали более сильные и нахальные, его прогоняли, и ему ничего не оставалось. Правда, однажды, крупный сбросил с валуна, на который я клал пищу, моему приятелю на песок кусочек. В дальнейшем мой понял, что каркать не стоит, стал прилетать один и так, чтобы его не заметили друзья, а так как сверху видно все, приятели ведут за ним наблюдение и, будучи замеченный за едой, он вынужден быстро ретироваться. Ныне я держу кулек с едой на ладони, он набивает кусочками колбасы полный клюв, отлетает недалеко и прячет в песок, в травы, прикрывая камушками, как он потом это находит, и находит ли вообще, я не знаю- на научную слежку нет времени.
А вот реакция знакомых, наблюдающих за этим со стороны, еще интересней. Рыбак, который не мыслит жизнь свою без удочки, мне объясняет, что “мой” ворон заговорит у меня не хуже попугая, а я ему отвечаю, что он уже разговаривает и просит кормить его не только мясом, но и рыбой. Другой, раввин, который дает уроки недельной главы торы, и рано утром совершает прогулки вдоль моря, повторяя давно ему известный материал, вначале спрашивает прилетал ли ворон, а затем дает советы, как его кормить. Сегодня утром он спрашивает: ” Что дальше?”- “Думаю, какому языку его лучше обучать- русскому или ивриту?”