Меня казнили у дворца перед обедом.
Палач рыдал, как будто малое дитя.
Стояла плаха и топор ей был соседом,
а рядом тело без нательного креста.
Его сорвал с меня какой-то смерд в лохмотьях,
когда вели до эшафота в кандалах.
Но в тот момент моя душа прощалась с плотью,
и я был скуп на нецензурные слова.
Когда взошёл, поверх голов голодной черни,
увидел тень, что убегала от меня.
Кто королю в беде остался другом верным,
поймёт Всевышний, но не я, когда казнят.
Висело солнце над соборами Парижа,
и Богоматерь разрыдалась надо мной.
Не плачь, Мария, я уже тебя не слышу,
для этой черни нужен Сюзерен иной.
Стояла плаха и топор ей был соседом.
Палач рыдал, как будто малое дитя.
Меня казнили у дворца перед обедом.
Плясала чернь рукоплеская и свистя.