«Бабулечка, а ты его любила?»
Когда-то я, ещё подросток на пороге романтичной юности, задала этот вопрос своей бабушке 1912 года рождения и она мне так ответила:
— Чё за любов у вас така?! Не было у нас никакой такой любови, – и мне показалось, что бабуленька сердится – она нахмурилась, заёрзала на своём кресле, но, вопреки ожиданиям, ровно, без эмоций продолжила:
— Не понимаю я этой вашей любови – мой мужик меня жалел и жили мы дружно, деток ему рожала и поминаю только добром, хотя всяко в жизни бывало. Бывало и «учил» меня кулаком, а то и хлыстом, но смертным боем не бил.
Как сейчас помню, бабушка губы жуёт, будто сдерживает слово, готовое вырваться. Вдруг глаза ее светлеют, становятся бездонными и, как-то удивительно, одновременно смотрят и вдаль, и вглубь себя. Она потирает сухие ладони с не по-крестьянски длинными, изящными пальцами и правильными овальными ногтями, а потом будто муку с них отряхает – похлопывает и после этой пантомимы произносит строго, как отрезает:
— Не было у нас никакой этой вашей любови. Жалели мы друга дружку.
А я вдруг вижу свою ровесницу – ладную молодуху Маню и мужика её – «жалкого» красавца-гармониста Родиона Кондратьевича...
***
И вот уже почти полвека я чувствую у себя за спиной опору их благословения на жалость.
На жизнь.