Лунный свет одевает мою кожу в шелка,
что дороже светящихся в жадных глазах
отражений монет. Ночь полна серебра
жидких льющихся звёзд,
что грохочут своей красотою.
Нет, не арфы они, усмиряющие умы,
а пылающие литавры. Звук отчётливей всё,
колесницы быстрей, уносящие в сон.
В этом море светил я спокойно плыву,
наслаждаясь теплом догоняющих волн,
родились что под пляскою нимф.
Предо мной предстаёт полудремлющий мир,
рты разинув, впускающий жаркий от слов
бархат ночи.
И, когда проглотив весь воздушный запас,
замолкает он вмиг, закрывая глаза,
предвкушая расслабленность сна,
начинаю я петь ему, словно молитву,
песню нового дня,
чтобы утром мир знал,как блестит синева,
как моря оживают под солнца ладонью,
как врезается ветер в подножье горы, он - ребёнок,
бежавший с залитыми смехом глазами,
не заметивший взрослых; как дуб вырастает
в день совсем на чуть-чуть, но гордится собой,
становясь лучше прежнего дуба.
И как птицы летят, составляя на небе
ожерелье из листиков-крыльев.
И как стадо лесное, почуяв восход,
успевает прибыть к водопою
и увидеть рождённую быстрой рекой
золотую на медном зарю...
Миру мир, пусть поспит, поживу за него,
а очнётся - уже будет знать наперёд,
сколько раз просыпаться ещё суждено,
сколько раз открывать новый день.