Снова меня забирают, будний, обычный арест.
Виновен ли, оклеветали, знать уж такой мой крест.
Дверь в КаПэЗэ* со скрежетом лязгнула позади,
Отрезалось всё от прежнего – статья на шее сидит.
Сразу в упор непривычное: камера, люди, дверь.
Прошли нас таких здесь тысячи, и я вот заперт теперь.
Мыслями всё ещё мечешься: Меня?.. За что?.. Ошибка!
И так на несколько месяцев в мареве памяти зыбкой.
Кажется, с жизнью кончено, незачем дальше жить,
Нет ниоткуда помощи, – прошлое мельтешит.
Видишь себя разнесчастным, горестнейшим из всех…
Стой, не стоит отчаиваться… отчаиваться – смертный
грех.
Стал вспоминать подробно о разных, всяких, везде.
Вот грохот на космодроме, смерть семерых в воде.
Там океана волны вздыбились многоэтажно;
В этих провалах нашёл бы муки развязки страшной…
Сколько ещё прокаженных и изгнанных отовсюду, –
Гной на мужьях и женах толкает к петле Иуды.
А я?.. Моя участь лучше.
Могу молиться и каяться,
Твёрдо стоять на суше, проталкиваемый по
инстанциям.
Где-то война, убийства, взрывы, раненья, плен…
О них мне надо молиться, живя средь тюремных стен.
Я сейчас как в чистилище, на грани исхода, ломки,
Мне позавидуют тысячи; лучше сказать – миллионы.
Как бы с иной планеты, из бытия иного,
На всё нахожу ответы, жизнь начиная снова.
Обиды, невзгоды, дрязги забыты, исчезли небывшие.
Железных запоров лязгом душа устремилась к Всевышнему.
Считаю себя счастливым, что ныне, при жизни могу
Всё то пережить до могилы, что многим открыто в аду.
Весь день и всю ночь свободный от тленных забот, суеты,
О, как я понял сегодня, дай Бог, чтобы понял и ты.
Молитва, любовь к Иисусу, жалость, нежность ко всем,
К братьям, к врагам, к нерусским. Со слезами и пеплом ем.
Считаю себя умершим, на Божий готовлюсь Суд;
А значит, не гаснет надежда… Слава Иисусу Христу.
Февраль 1986, тюрьма
* КПЗ – камера предварительного заключения