Не надо психику его нам понимать,
Когда родители его там упустили.
Теперь не надо и пытаться их, его понять,
Он сам низвёл себя до насекомого,
Которого спокойно раздавили б,
А потому, что для него другие
Были насекомыми такими.
Брезгливо, мерзко, словно паука
Под прессом раздавить
Охотников достаточно найдётся
На педальку надавить,
А тех, кто к этому его сподвиг,
Заставить пресс потом отмыть.
Так трудно многих переубедить,
И многие бы вызвалися быть
Тут в роли палача.
Но чем теперь всё изменить,
Для тех, которых он убил,
Для родственников их?
А биографию не афишировать,
Чтоб не прославился,
Как Чингисхан, Мамай и Батый,
Гитлер, Чикатило -
Все душегубы...
Только не забыть и не простить.
Таких нельзя прощать
Нигде и никогда.
Господь Всемилостивейший,
Который нас учил любить,
К такому бы прощения
Не смог бы применить.
Да пусть живёт, гниёт,
Раскаивается...
Кому теперь нужны - его раскаяния?
Они теперь ни для него,
Ни для кого уж не важнЫ.
Вот именно таких,
Которые носили гордо
На ремнях своих "Бог с нами",
Бог и не смог простить.
Проступки есть, грехи есть,
Преступления,
Но есть такое преступление,
Когда обратно уж черту ту
Не переступить,
И нет тогда прощения.
Так что же? Не судить?
"Да не судите - и не будете судимы"?
А если б наши деды не судили тех,
Кто в сорок первом
Воевать пошёл в СССР?
Где б мы все с вами были?
В братской бы могиле,
А то и вовсе стёрли бы
С лица Земли могилы наши все
На русской бывшей уж земле...
У этого явления одно названье есть:
Фашизм - он мерзок и ужасен,
И даже в разъединственном числе
Паучьей свастикой своей опасен.
Теперь и эти виноваты,
Кто вовремя исчадию тому
Не объяснил когда-то,
Что значит этот вот фашизм,
Ребята.