Часть 1 *******
Под вечер к взорванному храму,
Что на окраине села,
Пришёл старик, как будто спьяну.
Какая в том нужда была?
В руках клюка – его опора.
Нога не твёрдо встала в грязь,
Лежавшую внутри собора,
Что выстроил какой-то князь.
Поруганный и осквернённый,
Собор средь кладбища стоит.
Вблизи посёлок оживлённый
Беспечной суетой кипит.
Внутри остались стены только,
Валялись сбитые кресты.
Старик сказал, заплакав горько:
«Я знаю, мне поможешь Ты!»
Он не был пьян или с похмелья,
Тихонько у амвона встал.
Вдали от шума и веселья,
Он что-то робко ожидал.
На стенах копоть слоем чёрным,
Но лик Небесного Царя
Казался словно обновлённым
Под серым сводом алтаря.
Смотрел старик, во что-то веря.
К закату приближался день.
Полуневидимого зверя
Над плачущим нависла тень.
Без сил, подавленный, скорбящий,
Старик лишь плакал и молчал.
Безумный хохот леденящий
Среди развалин прозвучал
И хриплый голос полутени
Его спросил: «Зачем сюда
Пришёл ты? Падать на колени
Или остаться навсегда?
Как и везде, тут я правитель.
А Те, что на иконах – миф.
Я мира князь и покоритель
Для всех я чёрный хищный гриф.
Кому ты думаешь молиться,
Ничтожный червь полуживой!?
Тебе должны кошмары сниться,
Ты мне добыча, шут седой!
Старик ответил «Сгинь далече!»
И сотворил земной поклон.
Рыданья старческие плечи
Трясли и вырывался стон:
«Я на земле усталый путник
И осквернён, как этот храм.
Где мне искать Тебя, Заступник?!
Какой ответ Тебе я дам?!
Я ближним нёс одни страданья,
Сам погубил и предал их.
Мои шальные пожеланья
Дороже мне моих родных.
Теперь они не понимают,
Что в пропасть страшную летят,
И увещаньям не внимают.
Я их не смог вернуть назад!»
Над стариком чернели тучи
И раздавался злобный вой:
«Увидишь – дальше будет круче!
Я им устрою ад земной!
Они меня к себе впустили
Блудом и жадностью своей.
Их к ранней приведу могиле!
Ты понял, старый дуралей!?»
Старик сказал: «ты зло и горе,
Но перед Истиной дрожишь.
Ты топишь нас в житейском море,
Но сам в огне Суда сгоришь».
И слушать зверя не желает.
Старик, лицо его в слезах,
Свою молитву продолжает
Один в поруганных стенах:
«Грешил и раньше, быв моложе,
И воспитать детей не смог.
За что меня Ты терпишь, Боже?
Во мне лишь мерзость и порок!
Я не был ни кому примером,
Жену оставил, и она
Подобным мне злым лицемером
Была тогда совращена.
Как запертая в клетке птица
Жила со мною столько лет.
Не посчитай её блудницей,
Её греха здесь вовсе нет».
Злорадно демон отвечает:
«Разуй глаза, так все живут.
Ни кто других не замечает,
Упавших топчут и плюют.
Ты лучше веселись и празднуй,
Что дочь родная за углом
Собой торгует в яме грязной,
И с удовольствием, при том!
Ну, дай пожить ей с наслажденьем,
Ведь после только мрак и гной.
С безумным головокруженьем
Проходит путь её земной.
А сын? Подумаешь, мошенник,
Зато красавец и умён!
Родной сестре привесил ценник!
Да он же просто эталон!
Я им внушил, что после гроба
Одна пустая темнота.
Теперь для них своя утроба
И похоть грязная свята:
« Умрём и ничего не будет?
Тогда хватай добычу в пасть!
Насилуй, раз ни кто не судит!
Успеем здесь нажиться всласть!»
Они считали за награду,
Когда я в руки им давал
Сосуд убийственного яду.
И каждый жадно выпивал.
Глумились до остервененья,
Без остановки, а теперь
Я посмотрю на их мученья,
Они ужасные, поверь!»
Старик кричит: «Помилуй, Боже!
Ведь это я всему виной!
Не смог их научить, чтоб то же
К Тебе пошли бы вслед за мной.
Я их не приобщал к святыне,
Не вёл, надеясь и любя.
Из-за моей слепой гордыни
Они не ведают Тебя!
Прости меня, что был жестоким,
Искал удобства и покой,
Что до сих пор ещё далёким
Остался от любви святой».
Звучали гулкие стенанья
В пустынной мёртвой тишине –
«Не им, а мне пошли страданья!
О, Господи! Не им, а мне!».
Старик – морщина на морщине.
Любой бы в страхе крикнул «Нет!»
Когда узнал бы, что мужчине
Всего-то было сорок лет.
А детям – двадцать и семнадцать.
Жена – ровесница почти.
Пришлось, как видно, поскитаться
Ему на жизненном пути.
Больное сердце не стерпело.
«Прости им..!» – был последний крик.
К утру нашли остывшим тело.
Взор устремлён на Божий Лик.
Часть 2*******
В углу, с закрытыми глазами,
В ненарушаемой тиши
Лежал монах под образами
И ждал отшествия души.
Дремал на стуле отрок юный,
Попавши к старцу в первый раз.
И в тёплый летний вечер лунный
Он строгий исполнял наказ.
Ему сказал игумен: «Помни,
Как старец будет отходить,
Скорей беги и с колокольни
Начни в колокола звонить».
Часы с минутами сливались.
«Ободрись, чадо. Хватит спать.
Скажи, чтоб братья собирались,
Имею нечто им сказать».
Послушник робко встрепенулся,
За двери быстро вышел он.
В минуту монастырь проснулся,
Услышав колокольный звон.
Входили тихо, осторожно,
И каждый ясно понимал:
Здесь смерть увидеть невозможно –
Наставник вечной жизни ждал.
Монах сказал: «Отцы и братья,
Нас вместе ныне Дух собрал.
Пробил мой час и умирать я
Уже с молитвой начинал,
Но стены рассеклись лучами,
Как тени в середине дня,
И вот – три ангела с мечами
Вошли, что бы забрать меня.
И первый прямо от порога
Сказал – «Пред тем как умереть,
Увидишь милосердье Бога.
Нельзя его уразуметь!»
И мы уже среди развалин.
Пред нами Божий храм стоит,
Но купол сбит и крест повален,
И тело мертвое лежит.
Там враг спасения людского
Над телом яростно вопил –
«Не жди прощенья ни какого,
Тебя навек я погубил!
Твой Бог – Судья и Царь вселенной,
Суров и неподкупен Он!
Пощады нет душе презренной –
Безлик и холоден закон!»
И видел я – душа над телом,
Очами к небу обратясь,
Прозрачна, в покрывале белом,
Внезапно тихо поднялась.
И черный зверь со злобным воем
Метнулся в пропасть и затих –
С Небес непобедимым строем
Сходило воинство святых.
Златые трон и колесница
Над сонмом праведных прошли,
И распростертая Десница
От Неба до краев земли.
Безмерный мой восторг сердечный
Мне вам, отцы, не передать!
На троне восседал Предвечный
И мог Его я СОЗЕРЦАТЬ
На колеснице рядом с троном
Воскресший Царь в лучах стоял,
И голубь в Небе озарённом
Крылами землю осенял.
Промолвил Тот, Кто был на троне:
«Твори, наказывай, спасай»,
И Царь в сверкающем хитоне
Отверз рукой Ворота в Рай.
А душу, что я видел раньше,
Поставил Ангел у Ворот,
Потом другую точно так же
Крылатый юноша ведёт.
И встали обе пред Вратами.
Одна рыдала в тишине,
Другая гордыми устами
Спросила «Где награда мне?»
Тогда один небесный воин
Сказал: «Награду для тебя
И всё, чего ты был достоин,
Назначит Праведный Судья».
Душа в нетерпеливом жесте
Прервала ангельскую речь –
«Кто мне судья на этом месте?
Кто смеет мною пренебречь!?
Меня судить!? Да я безгрешен!
Вон тот – действительно подлец,
Он потому и безутешен.
Ну что, попался, наконец?
А я, ну если и обидел,
Так негодяев и лжецов.
Тем более, ни кто не видел.
Я праведник, в конце концов!
Моих стараний не измерить!
Я пастырем народу был.
Его учил, как жить и верить,
А он, проклятый, всё забыл.
Иные то же были в рясах,
Но я не одинаков им.
В своих величественных гласах
Я нёс спасение другим!
А те - со мной и равны саном,
Но где им до высоких дум!
Я пробудившимся вулканом
На них выплёскивал свой ум!»
Тут громкий Голос обратился
К другой душе от высоты:
«Как ты судьбой распорядился?
Что о себе расскажешь ты?»
А тот, коленопреклоненный,
Не смея ввысь поднять глаза,
Вздохнул как узник обреченный
И сквозь рыдания сказал:
«Хотел я только наслаждаться.
Я знал куда грехи ведут.
Теперь мне нечем оправдаться,
Твори Свой справедливый Суд».
Величественный Глас от трона
Раздался в полной тишине:
«В Страну, где нет ни слёз, ни стона,
Пускай вдвоём идут ко Мне».
И перед ними луч прекрасный
Тропинкой золотою лёг,
Чтоб по нему любой несчастный
Пройти через Ворота мог.
Один сказал: «Я не достоин.
Я Рай собою оскверню».
Другой воскликнул : «Я доволен!
Где быть мне, если не в Раю!?
Но где же золотой подсвешник
Чтоб мою святость отличить?
И почему здесь этот грешник?
И как он смеет рядом быть?
Неужто уровнять хотите?
Противно видеть мне таких!
Его скорее отгоните,
Здесь нету места для двоих».
Один из Ангелов небесных
Сказал: «О чём глаголешь ты?
Там, средь лугов и рек чудесных,
Ни кто не знает тесноты.
Тебе предложено повторно –
Ступай по светлому пути».
Но молвил дерзкий непокорно:
«Я НЕ ХОЧУ туда войти!
Когда уже таких пускают,
То мне другой положен рай,
Тот, где меня все прославляют.
Я НЕ СОГЛАСЕН, так и знай!»
Из чёрной пропасти ужасной
Раздался тихо злобный смех:
«Та Жертва не была ль напрасной?
Ведь Ты свободу дал для всех.
И здесь, с преступником негодным,
Обязан рядом предстоять
Тот, кто любимцем был народным,
Имея власть решить / вязать.
И где же в этом справедливость?
Ведь сей великий человек,
Явив собою суд и милость,
Благочестиво прожил век».
Душа, что перед тем кричала,
Сказала тихо, как во сне:
«Сей голос с самого начала
Всегда звучал и жил во мне.
Как это верно и правдиво!
Собою я пример являл,
И проповедовал красиво,
И так познаньями блистал!»
И вот, из ямы слышен снова
Манящий сладкий разговор:
«Ах, как действительность сурова.
Как на Голгофе – Бог и вор!
Теперь вот, лодырь и мошенник
Готов войти в цветущий Сад,
А рядом пастырь - проповедник …
Куда же Небеса глядят!?»
Душа шагнула к чёрной нише –
«Кто ты, что звал меня все дни?»
В ответ раздалось: «Тише, тише.
Ведь мы с тобою не одни.
Пойди сюда, я то же встану.
Мы побеседуем с тобой.
Тебе – духовному титану,
Давно пора идти со мной».
И в одеяньи величавом
Из бездны вылетел пред ним
В сияньи огненно-кровавом
Прозрачно-чёрный херувим.
Корона на главу надета.
Гордец пред ним в поклоне сник,
Спросил: – ты кто?!
– я ? ангел света,
спаситель душ, я – Клеветник.
Меня бесстыдно оболгали
Вот так же, как тебя сейчас.
За всё, что мы с тобой им дали
Ни кто не понимает нас.
Ведь ради миссии великой
Ты бросил дом, жену, детей
И был вождём толпы безликой,
И жизнью жертвовал своей!
А эти злые негодяи,
Что сотой толики труда
Способны оценить едва ли,
Не поумнеют никогда.
Они ещё считать посмели,
Что ради прихоти своей
Ты слез с супружеской постели,
Желая славы от людей.
От нижних требовал почёта,
Пред высшими смиренен был.
Идей прекрасного полёта,
Увы, ни кто не оценил.
Все назначенья и награды –
Ничто пред тысячей заслуг!
Вот и сейчас тебе не рады.
Так кто, скажи теперь, твой друг?»
Душа безумно ликовала:
«– Ну продолжай же, продолжай!
Мне в сердце речь твоя запала,
На что ещё мне ИХНИЙ Рай!?
– Вот, вот! - ответил ангел чёрный –
Теперь ты понял, в чём беда?
Спасать невежд – удел позорный.
И денег нету никогда.
Да разве это деньги были,
Что ты себе в награду брал?
Они же сами и просили,
Что б ты их милостиво взял.
Пойдём со мной, я буду вечно
Напоминать тебе о том,
Как жизнь ты прожил безупречно
Средь тех, кто просто был скотом.
– О, да! – вскричал гордец прельщённый –
Никто не мог когда- нибудь
Понять, как жил я отрешённый,
Избрав себе великий путь!
Веди меня в свои владенья!
От тех, кто был несправедлив,
Я ОТРЕКУСЬ без сожаленья!
С тобой я весь! Ты так правдив!»
А дальше, братия честные,
Я не могу и передать,
Как под раскаты громовые
Вдруг отдалилась Благодать.
И стало смрадно и тоскливо.
Из жерла огненных ворот
Примчался снизу торопливо
Ужасных бесов хоровод.
Взгляд ненависти молчаливой,
В котором смерти пелена,
А над дымящеюся гривой
У них горели имена.
И злобных духов мириады
Одновременно, как могли,
Без остановки и пощады
Кололи, рвали, били, жгли.
Но вой и демонов рычанье
Пытаясь силой превзойти,
Раздалось страшное стенанье:
«Я передумал, дай войти!!!
Вернись! Ведь я Твоим знаменьем
Духовно грязных очищал,
Я ограждал их наставленьем,
От бедствий разных отвращал!
Скажи, кто больше проповедал?
Ночам бессонным счёта нет!
Я жалости к себе не ведал,
Где я, там просвещенья свет!
Я столько исповедей принял,
Грехов я столько отпустил!
Моих учеников Ты видел,
Которых для Тебя растил!
Их преклоненье предо мною
Отрадой было для меня.
Мы следовали за Тобою,
Ты ДОЛЖЕН МНЕ, ведь я же, я…
Я отрекался от желаний,
Оставил дом семьи моей,
Не преступал я приказаний
Того, кто в должности главней!
Так что ещё Тебе угодно!?
Плоды старанья моего,
Что так созрели превосходно,
Чего то стоят... !?
«– Ничего.
Нет, ничего они не стоят» –
Таков был громовой ответ –
«Там мерзости гордыни бродят
И ничего ужасней нет.
Не доставало в назиданье
Трех слов, что ты не воплотил:
Любовь. Смиренье. Состраданье.
На это ты не тратил сил».
И после этих обличений
Закрылась бездна предо мной,
Исчез виновник отречений
И чёрный князь, и бесов рой.
«Ты Свят, Владыка, Прав и Верен!» –
Воскликнул весь Небесный Мир –
«Ни кто Тобою не потерян,
Ты всех призвал на Царский пир!
Всесильный! Крепкий и Безсмертный!
Хвала Тебе от всех стихий!
Отец и Пастырь наш усердный,
Судья и Искупитель Сый!»
И лица Ангелы златые
Крылами стали закрывать,
Склонились долу все святые
Не в силах Славу созерцать.
А я, как будь то, пробудился -
Сомкнулась келии стена -
И в миг единый очутился
На прежнем одре у окна.
При том И В РАДОСТИ, И В СТРАХЕ
Мой ум от мысли пребывал –
Как обо мне, худом монахе,
Создатель вспомнить пожелал?!
Чтоб осудить или исправить
Пред тем, как мне покинуть плоть,
Он там решил меня поставить?
И я взмолился: «Мой Господь!
Коль не был прелести никчемной
Опутан сетью я тугой,
Открой мне пред кончиной бренной
Что сталось со второй душой».
И не в виденьи отрешенном,
А пред сознанием своим,
Услышал я о потаенном
Беседу Жизни с тем, вторым:
«Напрасно ты на близких злился.
Ты невозможного желал.
Для них не сразу Свет открылся.
Не время было – Я не звал.
Нельзя заставить по приказу
Любовь и веру обрести.
Нельзя птенцу умчаться сразу –
На всё свой час, свои пути.
Росою радости умойся,
Ты покаяньем грех убил.
И о родных не беспокойся,
Ведь Я - Всесильный, ты забыл?
Сердец коснусь Своей рукою,
Очищу ум от пелены,
Свободу Вечности открою.
Прощу – и будут спасены».
И вот, пока вы званы были
Узреть мою кончину дней,
Ко мне на память приходили
Все мерзости души моей.
Отец игумен, друг - учитель!
Отныне верно вижу я,
Что по моим грехам Спаситель
Отречься должен от меня.
Но дерзновенно уповаю –
Непостижима Высота!
Я про Его молитву знаю
О мне, безумном, со Креста!
Надеюсь на судьбу иную
Душою всей, остатком сил.
Любовью Бога именую,
Как Он об этом возвестил.
Простите, братья дорогие!
Ведь я, слепой, не понимал
Что вы – наставники благие,
Которых мне Господь послал.
Не помяните злых деяний,
Несметных, как песок на дне.
Страшусь грядущих наказаний!
Вы помолитесь обо мне!...
Часть 3 *******
Кадило дышит фимиамом,
Убрус лицо и грудь покрыл.
Могила узкая за храмом.
Настал предел телесных сил.
Присвоит за одно мгновенье
Земля упавшее зерно,
Чтоб в Оный День, при возглашеньи,
Произросло на свет оно.
Прощанья чин не быстр, не шумен.
Неспешный звон, а не набат.
Смахнул слезу седой игумен:
«До встречи, друг… до встречи, брат».