Мы прибыли на линию огня.
Нам через час в атаку подниматься.
Холодный пот – ручьём, бьёт дрожь меня,
Я – не дерусь, я не умею драться.
Меня ходить учили строевым,
И быстро по тревоге собираться.
Три раза мы стреляли боевым,
Но я, как прежде, – не умею драться.
Обучен я врага колоть штыком,
Метать гранату, в поле окопаться,
И по-пластунски я могу ползком,
Но… страшно мне в атаку подниматься.
– Стрелял как Ворошиловский стрелок! –
Сказал мне командир. – Прицельно, метко.
Но нынче против нас – фашистский полк,
Превосходящий, донесла разведка.
Мне этим летом – девятнадцать лет.
Как тяжко было с мамой расставаться!..
Обняв меня, она дала совет
Беречь себя, но смерти – не бояться.
Нам командир сказал, что злость нужна
С врагами врукопашную сражаться.
И смерть за Родину – не так страшна.
Но… страшно мне. Я не умею драться!
Мне накануне друг мой рассказал,
Как фрицы всю семью его убили.
Я слушал и смотрел в его глаза,
Они холодными и злыми были.
Таких рассказов много слышал я,
И я готов давить всех этих гадов!
Но только вот до нынешнего дня
Фашистов видел только на плакатах.
Мы ждём команду в глубине траншей.
Туман ползёт полоской предрассветной,
Скрывая плотно в полосе ничьей,
Что будет дня грядущего приметой.
Нет, я не трушу, это просто нерв
Сомненья перемалывает в ярость.
Вчера мы были просто лишь резерв,
А нынче – смерть за Родину досталась.
С минуты на минуту бог войны
Обрушит на врага огонь возмездья.
В висках звенят осколки тишины…
Под шквал огня готов идти на смерть я.
Рукой сжимаю трёхлинейный ствол,
Сталь воронёная – как откровенье:
Я что-то там в себе переборол,
И – в сторону все страхи и сомненья!
Я знаю, я – сумею, я – смогу!
Хоть первый раз сегодня буду драться.
Я до траншей фашистских добегу,
И пусть тогда они меня боятся!
Сигнальная ракета. Всё! Пора!
Я не могу в окопе оставаться!
И я – бегу. И я кричу: «Ура-а-а!»
Я – не страшусь. Я буду насмерть драться!..