«...Ну так что же, кроме заведомой и полной готовности на любые условия,
заставляет меня всё ещё задаваться вопросом: а могу ли я всё-таки не отдавать её
– эту мою только что надкушенную невесть откуда взявшейся вдруг акулой ногу?
Рыба явно испытывала раздражение. А что уж говорить обо мне!
Ведь, с одной стороны, какой-то там малой частью некоего сомнительного водоплавающего
она не насытится;
с другой – только кровопотеря от укуса и была пока единственной связью между мной и ею
(вполне, похоже, довольствовавшейся до этого обычным морским пропитанием);
с третьей – ей (или её собратьям) рано или поздно достанется и нога, и всё остальное,
и только некоторое и вряд ли продолжительное время
отделяет от момента, когда нарезаемые ею вокруг меня пока ещё плавные круги
приобретут ущербность окончательной и недвусмысленной гастрономической заинтересованности.
Я уже соблазнил акулу и продолжал её развращать.
Она ещё не была людоедом, но что заставило бы её вернуться к привычному меню
от предстоящего обновления ассортимента!
Каким-то немыслимым чудом явившийся вдруг клочок спасительной для меня суши?
Но последнюю я давно и, по-видимому, безвозвратно покинул,
да ещё и (намеренно ли, из-за обстоятельств, или по легкомыслию) совершенно безоружным.
В принципе, только резкая внезапная боль и заставила меня
вырвать из акульей пасти ногу, оттолкнуться от рыбы и выиграть эту паузу.
Но кровопотеря была уже вполне достаточной –
и не только для притупления боли, но и для всех этих уже полусонных и апатичных
то есть, по сути, уже обречённо тоскливых в своей бесполезности соображений.
Мысль словно промокала всё больше и больше,
утопала и растворялась в морской стихии,
несомненно обогащая её как среду обитания
некой мерой всё ещё истекавшей из меня... жизненности.
Но не с морем ли и делиться этой роскошью изящного природного прагматизма,
свойственного, как оказалось, и дайвингу?
Любовь русалок, сирен, дельфинов – сколь мало в этой досужей выдумке соли
в сравнении с расторопной и умудрённо экономичной реальностью!..»