Солнечный луч отползает с прилавка аптеки,
Высветив воском натёртый матерчатый плащ.
В левом кармане две пригоршни мелкой монеты:
После заката с товаром прибудет палач.
Старый наглец гонорар задирает бесстыдно
За гуманол, а точней, человеческий жир.
Утром казнили здоровых. А мёртвых – с избытком:
Это настигла чума католический мир.
Третьего дня заказал городской инквизитор
Жабу кремировать в полночь в пурпурном горшке –
Гадской золы замышляя по язвам присыпать.
Умер вчера, и его волокли на крюке.
Купрум венеры, меркурьева ртуть бесполезны.
Медленный яд – ацетатный свинцовый сатурн.
Ржавчина марса – по сути пустое железо.
Лекарь – невежда, дурак, шарлатан и болтун.
Бродит по улицам под птицеглавою маской,
Дескать, отступит чума перед птичьим лицом,
И назначает для изготовленья лекарства
Кости толчёные из молодых мертвецов.
Аз есмь аптекарь. Скрупулус отмерю селитры,
Серного цвета различных возьму порошков,
И препарата (его запрещал инквизитор) –
На полнолунье растёртых сухих пауков.
Смесь нагреваю, реторта наполнена дымом.
– Здравствуй, палач! Извини, пахнет ровно в аду.
Надо в журнале рецепт закрепить на латыни:
Может, на этом пути одолеем беду.
Он усмехается: – Бродят китайские слухи,
Будто дракону нетрудно достичь облаков.
Сера с селитрой есть в Индии. В чём же проруха?
Как удаётся им столько сушить пауков?