Белый лист, как колыбель для боли,
Обещал освободить и дать покой.
Рука дотронулась, и лист той крови
Напитался. Голос задрожал и крикнул: "Стой!"
Не успело эхо разлететься,
Чёрным густо затянуло полотно,
И он ослеп, и натянулось на цепь
Всё, что что было в нем, и сразу умерло.
В полной темноте он засмеялся,
Тело растворилось в тишине.
И все равно, что будет дальше, ряса
Соскочила с плеч: "Au revoir, Monsieur!"
И так легко сказать, что был он слабый,
Кроткого характера бедняк,
Который жизнь свою и дар свой самый
Редкий отпустил, чтоб не болело так.
И ансамбль вдруг, пускай и без солиста,
Заскрипел в той вечной тишине,
И звезды лопались вокруг, как в том игристом,
Заиграло светом (истина в вине!).
И ожил холст, и миллиарды вспышек,
И в чёрном мареве жизнь зародилась вдруг.
Скажите, ведь живи он, стал бы лишним
Для того, что вышло кровью с его рук.
И той же крови ночью ловит звезды,
Мечтая о любви, худой пастух.
И той же крови человек, чьи кости
Гвоздями намертво прибьем к кресту.
И больно нам, не вытерпеть той боли,
Что человечеству на всех разделено.
И счастье слаще мёда в рёбрах колит
Будто вдребезги разбитое стекло