У меня есть два китайских друга —
Су и Цид.
Я шагаю по адскому кругу —
глупый циркуль.
Поцелуй цинковый.
Судьи — цирк,
танцуй, циник.
Рисуя цикл,
смотрю на жизнь
и всё бегут
цифры.
Поделка плута из
фигур цитруса —
он раскинул кислые
мины с рисками.
крысы липнут, будто бы к цимесу.
Gimme the loot,
не берегу
выстрелы.
Затянут жгут
на берегу
смыслов.
Эй,
да я в порядке, друг!
На перекур быстренько,
чтобы к утру выспаться —
закинул шнур виселицы.
Такая вот Томская писаница.
И я прикован мыслями
к дивану так, что не могу
никак
сдвинуться.
День пожирается ночью,
будто бы мхом — надгробие.
Они слились в пародию,
допотопные пособия
по копиям
копий,
пока копится - копим
и топаем из Скопина сгорбленными,
лишь скопив на комплексы.
С двора скотного
в храм
гроба
Господня.
Они ведь были сотканы
там,
злобу где
глаз
помнит,
кичатся тем, что активно берут на пробу
в «анфас»
Сонди,
но родились по образу и сдохнут тоже по подобию.
А я разделался бы на доске и по кускам на противень.
И я б разделся с ней до сердца, а не так,
до плоти бы.
Хотел сломать с ней свою кровать, но на автопилоте
она сломала мою жизнь,
будто бы наркотики.
Её взгляд из зеркала опять подкашивает ноги.
В роду не было зависимых от опиума,
но ежедневно я вдыхаю дорогу утопии
и верю в ширь своего счастья —
похоже,
узколобие.