когда следы мои во сне покрыты инеем,
когда я выплываю стать утопленным,
тогда и понимаю, я не собранный,
я слишком часто жар воспринимаю холодом,
ночь просится в постель под одеяло дня,
за окнами, свет фонарей, протягивает ток,
и странно улыбается Луна,
как будь - то в шахматах, под клетками, подземный ход…
и небо бьёт зима, вытряхивая снег,
и полустёртый дождь в лицо,
и соль меня глазами ест,
слезой…
а я пишу простым карандашом,
и крошится графит по сухожилью ран,
я снова начинаю думать – победим,
зависим, или каменного неба ил…
без шума растворится пыль дорог,
за дерзость цвета, краски слижет грязь,
накроет кожей ветер ледяной цветы,
за то, что не умеют увядать,
а я уже совсем не тороплюсь,
я слишком долго там, где хаос есть закон,
меня пригрела на ладонях тень,
у стен,
где замурованные души хором исполняют стон…
а я решил не выйти, а уйти,
меня давно ни что не держит здесь,
я обожаю иногда писать стихи,
но в этой жизни места им найти не удалось,
меня преследовала моль с ней полетать,
спугнуть наживку яви вялой акварелью сна,
расправить профиль чистого листа, скрошив анфас,
и рифму уложить в графит словами фраз…
есть уголь у костра, есть сам огонь,
и молчаливый скрип креплений говорить ни то,
есть я, который погружён в себя,
сижу один за тёмной, плотной шторой,
там рисовать люблю людей, как они есть,
пусть из графита, без души, без кожи,
ведь именно всё так и вижу изнутри,
не потому ли, белый свет, в меня не льётся божий…
и снова скачет луч в седле окна,
но улыбаясь стёклам,
на меня, за ними, злится,
я не родился завтра, значит, что - то знаю о вчера,
я знаю, как меняются с годами лица,
как спотыкаясь, рыщут в пустоте,
пытаясь, чем - то новым, оправдать своё явленье,
поэтому я спрятался от всех,
пишу карандашом,
не выдирая перья для стихов,
из крыльев улетающей вселенной.