Люблю бродить по одиноким пирсам,
Рассказ послушать пенистых седин.
О, боги, как давно же он написан,
И сколько снято по нему картин!
Про океан с его великой силой,
С его размахом в много тысяч миль,
Про бурю, что суда с людьми губила,
Про то, как обрекал на гибель штиль.
Про ужасы бушующей стихии,
Про блеск бескрайней дали в серебре...
Но лучший зал морской драматургии
В посёлке португальском Назаре.
Каньон подводный берег там венчает
Пятикиллометровой глубины,
И воды, что каньона край встречают,
Становятся огромны и страшны.
Со всех краёв народ туда стремится
В период зимний, чтоб запечатлеть,
Как сёрферу стихия покорится,
Считается с которым даже смерть.
А зритель непременно соберётся
На смотровой площадке маяка,
И друг на друга кто-то обернётся,
Не разобрав чужого языка.
Но море разговаривает с каждым
Лишь на одном понятном языке:
Волной, размером с дом многоэтажный,
И с сёрфером, летящим на доске.
Стремясь людей лишить в посёлке крова,
Огромный вал, кудрявый и седой,
Слепой лавиной тридцатиметровой
Часть берега оставит под водой.
Толпа зевак замрёт в восторге диком,
Взорвётся, с гула перейдя на визг,
Волну проводит ликовальным криком,
Но это в шуме вод - мышиный писк.
И, как всегда, весна ладонью нежной
Опустит тихо занавес с небес,
И океан, послушный и безбрежный,
Объявит перерыв показу пьесс.