Тайга

Николай Шустиков
 Глубока и неизведанна Тайга Забайкалья, в ней не грех заблудиться даже опытному охотнику, а что уж говорить о городском жителе, который не имеет представление, что в некоторые урочища не только нельзя заходить, но и даже с высоты окружающих гор на них опасно смотреть. Они, как в той сказке, манят и зовут путника, чтобы навсегда поглотить эту бренную сущность. Бывают, конечно, случаи, что сжалившись, Тайга выплёвывает случайно заблудшего  человека из своих тёмных глубин. Но чтобы это случилось, человек должен быть с чистой душой и не держащий никакого злого умысла, посещая урочища. А вот игнорирующие правила Тайги, редко возвращаются невредимыми из её всепоглощающего чрева.

 Правила простые, но никто вам их никогда не расскажет, точно так же, как никогда местный житель не покажет свои ягодные места или солонцы, где он постоянно охотится. Всё приходит с жизненным опытом во взаимном понимании и под главным правилом «не навреди», поэтому и не любит Тайга временщиков залётных. Всячески препятствует им в продвижении вглубь своих дебрей. От того и грибы растут только в небольших рощицах и по окраинам лесных массивов, чтобы неопытные и молодые грибники не могли попасть в зловещее чрево самого мощного природного гиганта под красивым и привлекательным названием – Тайга.

Но коль уж случайно или по неопытности забрёл ты вглубь лесного  массива и заблудился, то не надо паниковать и метаться, нужно просто сосредоточиться, прислушаться, присмотреться. И если услышишь шум автострады, то нужно идти в этом направлении, а если ничего не слышишь, то нужно идти вниз, пока не набредёшь на ключ или горную речушку, вот по её руслу и иди вниз, она обязательно выведет тебя к людям или к большой реке. Если уж выбрел на просёлочную дорогу, то тоже иди вниз, потому, что все сёла и деревни наши предки ставили в поймах рек и речушек. Не надо залазить на гору, оттуда всё равно, кроме гор и моря Забайкальской тайги, ничего не увидишь, только потеряешь время и силы.
 
Тайга непредсказуема. Бывает, что опытные лесники и охотники, по каким-то невиданным причинам сбиваются с намеченного курса и теряются в этом море деревьев и кустарника. Что человек, он песчинка на дне зелёного океана вечно дышащей Тайги. Ориентироваться в тайге невозможно научить – это есть или нет у человека, точно так же, как машину водить, кто-то может, а кто-то нет, не держит дорогу и всё.

«Ну, уж я-то, - думал Михаил, не смотря на рассказ жены о потерявшемся недавно охотнике из соседней деревни, - ни в жизнь не заблужусь. Да и где там блудить в трёх соснах что ли». Но Тайга не любит самозабвенных хвастунов, поэтому на завтра, когда он, взяв ружьишко и оседлав Савраску поехал ставить петли на зайцев, не смотря на всеобщую природную благодать, Тайга его встретила недружелюбно. Всегда покладистая и добрая, в этот раз она зловеще пялилась на путника своими чернеющими просветами меж деревьев. Макушки вековых сосен и лиственниц, лишь только Михаил углубился по конной дороге в тёмное царство теней, как будто специально сомкнулись, не пропуская яркий солнечный свет. Стало безжизненно темно, конь фыркал, а тайга отзывалась гулом и треском падающего сухостоя. Но лёгкие неприятности, нисколько не омрачившие душевной радости Михаила от встречи с Тайгой, легко компенсировались сильно ощущающим теплом её внутреннего мира.
 Не каждый раз вырвешься на свободу, не всегда удаётся уговорить супругу, чтобы отпустила его побегать по лесу.

«Не сайгак ведь ты двадцатилетний, чтобы бегать по лесу, машина дров уже неделю лежит, исколол бы хоть», – так или примерно так, как только Михаил начинает собираться в Тайгу, нудит и нудит, не разделяющая его интересов жёнушка. Так было и в этот раз, сначала доставала заблудившимся охотником, пересказывая и добавляя своё, к тому, что услышала в магазине, а потом, как испортившееся радио на метеосводке трендила и трендила, что пургу обещают. Но Михаил, пообещав, свежей зайчатины к её диетическому столу, всё-таки сумел вырваться из дома.

 Простому смертному не понять, эту тягу Тайги, кто не хаживал ряжами и не любовался красотой забайкальских просторов с высоты птичьего полёта, тому не понять, зачем люди ходят в Тайгу, зачем рискуют жизнью ради глотка свежего воздуха, ради пятиминутной свободы в объятиях ласковой и любящей Тайги. Такие мысли могут прийти не дома, не на тёплой печке, а только тогда, когда ты с головой погружён в эту необъятную мощь гудящего леса.

 Возбуждённый Михаил от соприкосновения с вечным, заметив внизу вполне пригодный колок, легко спрыгнул с лошади.  «Вот здесь-то, я и поставлю петли, а сам по дну лощины поднимусь выше до ряжа». Не хотелось, но пришлось привязать лошадь, тем более ряж был недалеко. «До темноты обернусь», - думал Михаил. Только отошёл от лошади и начал спускаться, как с косогора из-под куста выскочил заяц. Многолетняя сноровка не подвела, грянул выстрел и вот уже здоровенный заяц лежит в рюкзаке. Вдохновлённый такой удачей, Михаил раздумал ставить петли, да и как-то он недолюбливал мясо задохликов, как он называл пойманных петлями зайцев.

Шёл осторожно, присматриваясь, прислушиваясь, но тишину, кроме скрипа снега и лёгкого шума верхового ветра, да редко крикнувшей ронжи, никто в снежном лесу больше не нарушал. Было бы лето, может быть и гуран где рявкнул, а так только скрип снега и тишина, которую любил слушать Михаил. Лощинка кончилась, и лес как будто бы ожил, сначала куропатка лесная, протрещав откуда-то из близь лежащего распадка, уселась прямо, напротив, на голую ветку листвянки. Михаил вскинул ружьё, но передумал, зачем ему одна мелкая пташка, тем более до вершины ряжа осталось совсем рукой подать, а там, в чаще сивера, может и покрупнее живность затаиться.

Только подумал, а здесь уже белки откуда-то налетели, их нынче много, вот и прыгают с сосёнки на сосёнку. Красота, но стрелять не можно, ещё, кто-то из древних сказал: «Бери столько, сколько нужно». А ему и одного зайца в полный рост хватит, да и не на промысел он вышел, а походить, побегать по ряжам, отдохнуть душой и телом от сует домашних. И вот он ряж, вниз глядеть страшно, казалось бы, пологий и лесистый склон, по которому он только что поднимался, должен бы и дальше за перевалом быть таковым, но Тайга, как будто бы специально приготовила ловушку для незадачливого путника. Южный склон резко обрывался, унося взгляд Михаила куда-то далеко, в самую глубь, как показалось, Матушки земли.

 Вот она – красота, вот она – радость, вот оно – желание спуститься и хоть одним глазком взглянуть в чрево уносящей вниз Тайги. А Тайга бескрайняя манит, а налетевший ветерок, всё подталкивает и подталкивает вниз. Разум не думает об опасности, разум не думает об оставленном и беззащитном коне, он сейчас подчинен только невиданной силе, которая тянет, которая зовёт. И ноги шагнули. Склон крутой, но благодаря долговременному опыту и с детства пройденной школе выживания, Михаил спустился в это притягательное, неизведанное ещё человеком урочище.

Вот где действительно не ступала нога человека, а промеж вековых сосен и лиственниц, сплошь лесной кустарник и валёжник, не пройти не продраться сквозь его чащу. Много лет живёт на этой грешной земле Михаил, много перебродил он лесных дорог, всякое видал, всякие чувства пережил. Но здесь, пройдя в глубь этого окружённого со всех сторон сопками и скалами дикого урочища, он впервые в жизни пожалел, что не оставил зарубки на деревьях, чтобы по ним выйти назад. Страх, не страх, но чувства метались, пошёл по своим следам, но, не однократно запутавшись в чаще и каждый раз падая, потерял и свой след. Вот здесь он только понял, что такое настоящая Тайга и как она из милой и хорошей, может превратиться в опасную и жестокую.

Виски колит, голова гудит, разум поглощается чувством страха, от того и мысли мечутся, от того и паника, а кругом лес и непроходимый бурелом. Что делать, куда идти! Где-то слышал по солнцу ориентироваться надо, но балка глубокая, кругом горы высоченные, вверху пурга небо затянула. Да и не может он в такой ситуации, впав в панику, вспомнить, где было солнце, когда он начал спускаться. Хотел уж было, вспомнив мать, жену и детей, махнуть рукой на свою жизнь и прекратить сопротивление некогда любимой Тайге. «Здесь птицы не летают, гураны не ревут, куда идти – не знаю, но дома любят, ждут!»,- закрутилось в голове и он ещё раз внимательно осмотревшись, увидел сквозь густо летящий снег, что хоть и окружена его природная тюрьма горами и скалами, но, судя по рельефу, где-то там, внизу, горы сужаясь в просвете, как бы сходятся.

 И здесь уже всё, решение пришло само собой – идти вниз на это сужение. Но как бы ни так, решение принял, но идти не может, Тайга не пускает. Держит свою жертву, то в кустарнике запутает, то в чащу непроходимую заведёт, то взвоет страшным волком. Должок велит отдать, жизнью расплатиться, за принесённый ей ущерб. Не просил он Бога ему помочь, а вспомнил все свои грехи и всю боль, которую он за свою жизнь доставил Матушке природе, в общем, и Тайге в частности. Вспомнил и громко взмолил о прощении, за каждого невинно убиенного зверя, за каждую птичку и мелкую тварь, за каждую сломанную ветку и спиленное дерево, а главное, за пожар, что он учинил, не залив костёр, ещё в раннем-раннем детстве.

«Прости, Мать-природа! Прости, Тайга!- громко выкрикнул он, упав на изодранные в кровь коленки. Которые изодрал вместе с руками и лицом, мечась, где бегом, где ползком по непроходимому бурелому.
То, что мёрзнут руки, намокшие ноги, он уже не замечал, а всё просил и просил прощения.

 Природа услышала и, простив, разогнала тучи, и буря в вышине стихла, открыв бездонно-голубое забайкальское небо с уходящим за горизонт с таким тёплым, с таким нежным солнцем.

 Тайга тоже, вспомнив, сколько саженцев он высадил и что не берёт лишнего, простила заблудшего дитя Природы и любопытной козочкой поманила его вниз к горной речке. Михаил, увидев и впервые в жизни оценив красоту дикой козы, потянулся рукой не к ружью, а в карман, где у него лежал неприкосновенный запас хлеба. Козочка подошла царской походкой и аккуратно взяла губами с протянутой ладошки, пахнувшую человеческим теплом небольшую горбушку чёрного хлеба. Затем, как бы приглашая Михаила за собой, она махнула головой и в два прыжка оказалась на еле заметной чистой полянке. Михаил, поднявшись в полный рост, вслед за ней, чистой дорогой подошёл к этому, сказочному, среди трущоб, месту. И здесь в нём, что-то ёкнуло, остановившись у края, он стряхнул с себя весь снег, обшоркал об прошлогоднюю траву следья ичигов и только после этого шагнул на чистую, как будто специально выметенную, полянку.

Полянка представляла из себя некую ровную возвышенность, на которой не росло не только, ни одного дерева и кустика, но даже камней не было, как везде раскиданных. Но зато, в самом центре, возвышался огромный, в три обхвата пень, а дальше простирался чистый, без бурелома и валёжника лес, по которому, как не странно, на сколько хватало взгляда, вела ровная, без единого зигзага, тропинка. И как бы тропинка не манила и не звала за собой, но «голод не тётка», решил Михаил, почувствовав лёгкое подсасывание под ложечкой, сначала перекусить чем Бог послал, и только затем встать на тропу свободы. Чувств потеряшки уже не было, поэтому он не торопился, медленно по-хозяйски, вынимал из рюкзака запасённые в дорогу продукты. Сало, хлеб, чай в термосе. Хотел развести костёр, чтобы поджарить сало, но, вспомнив об упрёках Тайги и своих обещаниях, быстро отказался от этой мысли, решив так почаевать.

Разложив свои скудные припасы и налив себе в крышку с термоса чаю, взглянул на мирно стоящую неподалёку козочку, положил отдельно кусочек хлеба, сала и сахара, вдруг обнаруженного в кармашке рюкзака. Но чего он там не обнаружил, так это зайца давеча подстреленного им. «Да и ладно, пусть живёт» - махнул рукой Михаил.

Козочка вздрогнула, но вместо того, чтобы убежать, по зову мужчины подошла к импровизированному столу и легонечко отодвинув губами сало, взяла по очереди, сначала сахар, а потом и хлеб съела.

Довольный их дружбе Михаил, даже хотел погладить козочку, но та, как девица, кокетливо отстранилась от его нежностей. Поев и полюбовавшись вновь открывшимися под уходящим на покой солнцем красотами, Михаил, убрав всё со стола, кроме крошек, которые оставил налетевшим бог весть, откуда птичкам, надел рюкзак, закинул на плечо ружьё. Ещё с минуту, как полководец, устремив вдаль взор, постоял и под предводительством козочки, провожаемый стайкой пташек, направился по тропинке, сквозь лес вниз, совершать благородное дело – спасать своего Савраску. Время поджимало, поэтому, где бегом, где быстрым шагом, через какой-то час, Михаил добрался до знакомой горной речки. Здесь он уже был дома, здесь он уже всё знал, поэтому попрощавшись с козочкой он, выйдя в свою падушку, заторопился назад к лошади.

Теперь путь его лежал всё в гору и в гору. Согретое быстрой ходьбой тело не стонало и не плакало, оно вместе с душой радовалось, что ещё какой-то час-два и, минуя темноту леса, оно будет дома. Но чем ближе Михаил подходил к тому месту, где привязал лошадь, тем сильнее билось его сердце, а вдруг волки, а вдруг съели. И снова чувство страха, и снова дрожь в ногах. Поляна кончилась, пора сворачивать в лес. Но лес, недавно освободивший пленника, опять казался страшным, опять нагнетал смятение, но идти надо.

И он шёл, пусть в пасть дьявола, пусть в приисподню, но он шёл, вспоминая добрые глаза Савраски, вспоминая, как, не раз конь спасал ему жизнь. Когда вместе тонули, но конь, храпя и изнемогая от усталости, сквозь бурный поток могучей реки, всё-таки выплыл, таща держащегося за хвост Михаила. Или, когда за ними гнались волки, конь вынес его, сквозь широкую степь на хутор к людям. Да мало ли еще, сколько случаев было. А здесь сам, своими руками, привязал и, получается, бросил на съедение волкам. «Нет, нужно бегом бежать, спасать своего верного друга». И он бежал, но запнулся и упал, головой прямо в берёзу. Потерял сознание, а, придя в себя и хватаясь руками за белоснежный ствол обомлел.

Руки поймали болтавшуюся узду, и он понял – это конец. Нет больше Савраски. То ли усталость сморила, то ли горе не выдержала душа, но упал Михаил ничком прямо в снег. Долго ли, мало ли лежал, но почувствовал, что тычет его кто-то. Страх ли поднял или горе пережитое, но соскочил Михаил на ноги. А рядом Савраска стоит, фыркает. Такое счастье, такая радость! Обнял его за шею и целовал, целовал, крича от радости. «Савраска! Савраска!» Долго ли, коротко ли длился наплыв радостных чувств, но пришло время, и оглядел Михаил своего верного друга, который в очередной раз спас ему жизнь. Не было ни ран, ни крови, «Снял, значит, узду», -мелькнуло в воспаленной голове Михаила. Но при каких обстоятельствах он её снял, теперь только одному Богу известно.
С рассветом, подъезжая к дому, Михаил заметил, что на накатанной дороге конские следы вели два раза в лес и один раз к дому.

«Выходит, Савраска подумал, что я его бросил в лесу, по сумеркам снял узду и ушёл домой, а, поняв, что меня нет дома, вернулся назад. А не вернулся бы, лежать мне под той берёзой замёрзшим», - похлопал по шее своего верного друга Михаил.
05.01.2021