иссякает прогорклое масло любви,
медвежатник, ведомый учёным медведем,
что-то знает такое по теме, что едет
неокрепшая крыша, лови — не лови,
упадёт и придавит полсотни зевак,
разомлевших от грёз неуместной сиесты,
может тень и запомнит искомое место,
чтобы вместо берлоги стоял каземат,
на востоке, без окон и прочих затей,
где, усталый, цепями звеня, засыпает
с балалайкой прошедший все тропы непала,
гималайский медведь вопреки суете,
бесконечному гвалту житейских дорог,
заполняются вены очищенным маслом,
и огонь разгорается, мало-помалу
согревая продрогших ненастной порой.