«Москва женского рода, Петербург – мужеского. В Москве всё невесты, в Петербурге всё женихи».
Н.В.Гоголь
О «ярмарке невест» в Москве мы практически ничего не знаем. Разве о том, что именно там пушкинская Татьяна Ларина встретила своего будущего мужа. И представляется что-то вроде современной «ярмарки вакансий»: огромное помещение, где вдоль стен ждут решения своей судьбы свезенные в Первопрестольную со всех концов России барышни на выданье. А потенциальные женихи ходят и выбирают.
Увы, эта картина имеет мало общего с действительностью. На самом деле в Москве действительно издавна сложилась традиция устраивать многочисленные зимние балы – вплоть до Масленицы. В отличие от чопорного Петербурга с его практически закрытыми балами, Москва гостеприимно распахивала свои двери для всех, кто хотел приобщиться к светской жизни.
А заодно – но не как самоцель – посмотреть на барышень, присмотреть себе невесту. По-другому такие «смотрины» было проводить, мягко говоря, затруднительно. И в XIX веке, по крайней мере, в его первой трети, молодых девушек стерегли не меньше, чем в допетровской России. Разве что дозволяли гулять в сопровождении гувернантки или почтенной родственницы.
Так что же это была за «ярмарка»? И почему все так стремились на нее попасть, что влезали в долги и ехали за тридевять земель из дальних губерний?Или дело того стоило?
Давайте попробуем разобраться.
Когда Петр I перенес столицу в начале XVIII века в Санкт-Петербург, желающих селиться там было крайне мало. Город строился на болотах, подвоз продовольствия и прочих товаров часто был затруднен, зато болезни приходили без всяких препятствий. К тому же климат в Петербурге вреден для здоровья: чахоткой тут заболевали много чаще, чем в Москве.
Это – объективная реальность, возникшая исключительно из-за упрямства великого императора. Несколько десятков километров южнее – и все было бы по-другому. Но случилось так, как случилось.
В петровские времена еще шла Северная война со Швецией, так что шанс стать участниками военных действий был и у гражданского населения. Поэтому в Петербург ехали в основном те, кто стремился сделать карьеру, и те, кому царь приказал. Заселение города шло небыстро и с одной демографической особенностью – численность женщин в населении Санкт-Петербурга очень долго была намного меньше количества мужчин.
Поскольку главные административные и военные учреждения империи находились в Санкт-Петербурге, служба заставляла многих подданных находиться в столице, но не все даже привозили семьи. Вплоть до 1860-х годов в Петербурге мужское и женское население имело порой соотношение 70:30. В Москве же была обратная ситуация.
Постепенно сложился обычай для жителей Санкт-Петербурга – ездить в Москву жениться. В Москве-то как раз девушек на выданье было много больше, чем мужчин подходящего возраста, сюда к тому же привозили дочерей многие дворянские семьи из провинции. Добраться в Первопрестольную было легче и дешевле, чем в город на Неве.
Так постепенно и сложилось то, что в народе метко окрестили «ярмаркой невест» или, как говорили в те времена, «ярманка».
В отличие от чопорного Петербурга, Москва была настоящим русским городом – хлебосольным, неспешным и обстоятельным. Здесь селились вышедшие в отставку вельможи, сюда ехали за спокойной здоровой жизнью по русскому образцу многие просто состоятельные отставники, зная, что найдут в Москве и достойный круг общения, и милые сердцу старинные обычаи в быту и еде, которые в Северной столице считались старомодными.
В Петербурге каменные дома стояли в ряд, а в Москве чуть ли не при каждом особнячке был свой садик, московские же вельможи вообще не мыслили дом без парка. И все это было открыто – для своих и чужих, достаточно было хоть как-то представиться хозяину дома и выглядеть прилично. Здесь как родных принимали троюродных внучатых племянников и знакомых дальних родственников. Жаловали и провинциальную родню, приезжавшую как раз на «ярманку невест».
В Москве было принято признавать самое отдаленное родство. Появилась даже поговорка: «В Москве всяк Сухаревой башне троюродный подсвечник». У вельмож вообще было принято держать «открытый стол», когда гости собирались в определенное время без особых приглашений, и каждому без лишних церемоний находилось место. Случалось, что у гостеприимного хозяина обедали и совсем незнакомые ему люди.
В Москве конца XVIII - начала XIX в. со святок, когда устанавливался прочный зимний путь, провинциальные помещики приезжали в столицу пристроить своих дочерей, если это не удавалось сделать дома. Вспомним, Татьяна Ларина отвергла в деревне трех претендентов на свою руку, и лишь тогда мать со стенаниями и оханьем повезла упрямую дочь в Москву.
Выезжали на дормезах - огромных каретах с окнами. Там были спальные места и можно было загрузить много припасов, чтобы в Москве не слишком тратиться.
Большинство останавливалось у род¬ственников, часто дальних - москвичи были в этом плане очень гостеприимными. Татьяна Ларина, например, приехала в дом к двоюродной или троюродной тетке, с которой ее мать не виделась со времен своего замужества. Зато тетка, княжна Алина, чахоточная старая дева, была вхожа практически во все дома столицы и могла легко помочь родственникам.
Замечу, не одна она так поступала.
«Всем в Москве правили старухи. Москва была бабье царство. Жабами сидели они в креслах в Благородном собрании и грозно поглядывали вокруг. У каждой был свой двор и свои враги; они все помнили, всех знали.
Всю зиму была здесь ярмарка невест. Усадив их в возки и бережно подоткнув со всех сторон, везли этот редкостный товар осенью по широким дорогам в Москву, и у застав возки останавливались. Золотились главы церквей, зеленели сады, и у невест екали сердца.
Потом их показывали московским старухам, и те, оглядев, брали их под свое покровительство. Вскоре на каком-нибудь балу девичья судьба решалась. Старухи судили, рядили, разводили и вновь сводили…»
Ю.Тынянов. «Пушкин».
Все именно так и было: без представительниц старшего поколения не обходился ни один бал и ничего не решалось. Именно почтенные дамы были хозяйками почти всех балов. Пригласительных билетов никто не спрашивал, приглашения не рассылались. Молодые (и не очень) люди успевали посетить за вечер несколько балов, присматриваясь к девицам. Как писал Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург»:
«Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками».
Но присмотреться еще не значит посвататься. Путь от «смотрин» до свадьбы был очень долог и совсем не прост. Пряники купить было несравнимо проще.
Были балы, которые гремели на весь город. Например, у Кологривовых на Тверском бульваре. Архаровы на Пречистенке тоже не отставали. Иван Петрович Архаров, благодаря которому в нашем языке появилось слово «архаровцы», был московским военным губернатором, а архаровцами прозвали его полицейских. Гостей у него порой бывало столько, что кареты не помещались во дворе и загромождали все переулки.
Но все-таки самый знаменитый бал давали в здании Благородного собрания. Слеталась блестящая гвардейская молодёжь из Петербурга, собиралось порой до 5 тысяч человек.
Балы в московском Благородном собрании еще в XVIII веке стали в России той самой своеобразной «ярмаркой невест». Вы можете себе представить — более тысячи невест в громадном зале? На это даже иностранцы специально приезжали посмотреть.
Красочное воспоминание об этом оставил Филипп Вигель:
«Не одно только московское дворянство, но и дворяне всех почти Великороссийских губерний стекались сюда, чтобы повеселить жен и дочерей. Чертог в три яруса, весь белый, весь в колоннах, от яркого освещения весь, как в огне, горящий, тысячи толпящихся посетителей в лучших нарядах, гремящие в нем хоры музыки. Не одно маленькое тщеславие проводить вечера со знатью привлекало их в Собрание. Нет почти русской семьи, в которой бы не было полдюжины дочерей: авось или Дунюшка, или Параша приглянутся какому-нибудь хорошему человеку!
Но если хороший человек незнаком никому из знакомых, как быть? И на это есть средство. В старину существовало в Москве целое сословие свах, им сообщались лета невест, описи приданного и брачные условия; к ним можно было прямо адресоваться, и они договаривали родителям все то, что в Собрании не могли высказать девице одни только взгляды жениха. Пусть другие смеются, а в простоте сих дедовских нравов я вижу что-то трогательное».
Московские ярмарки невест были очень важны для родителей - решалась судьба не только дочери, но и всей семьи (если удаст¬ся заключить выгодный брачный союз). Матушки воспринимали каждого танцовщика как потенциального жениха. Поэтому на балах всегда сопровождали девушек и очень внимательно следили, с кем дочь танцевала, не тянется ли за молодым человеком шлейф скандалов, из какой семьи, можно ли рассчитывать на шикарную партию. Слово «танцор» тогда было по сути синонимом слова «жених».
Мы и сейчас используем в речи слова «вытанцовывается», если всё отлично, или «не вытанцовывается», если что-то не сложилось. На балу можно было «вытанцевать» себе хорошую партию. По¬этому обучению танцам уделялось большое внимание.
Например, знаменитый танцмейстер Пётр Андреевич Йогель устраивал детские балы. Туда приходили и совсем взрослые мужчины, чтобы посмотреть на 14-15-летних девочек, которые вскоре выйдут в свет. Помните у Пушкина о приглашениях, присланных Онегину?
«Там будет бал, там – детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?»
Кстати, сам Пушкин впервые увидел Наталью Гончарову именно на празднике у Йогеля. Танцевавшая Наташа произвела на поэта сильное впечатление. Как Пушкин говорил позже, она была ещё девочкой, красоту её едва начинали замечать в свете, но увидеть и понять, какая необыкновенная красавица вырастет, было можно.
Обучение танцам в те времена было делом недешевым и длительным. В богатых семьях приглашали учителей домой. Как правило, уроки танцев проводились не индивидуально, а с группами детей, причем обоего пола. Иначе освоить парные танцы было бы просто невозможно.
Кстати, на домашних балах дети с 12;13 лет могли танцевать вместе со взрослыми, это приветствовалось. Иногда даже на придворных балах часть пар танцующих составляли дети. Естественно, что в учебных заведениях бальные танцы были обязательным предметом. Так что к возрасту, когда можно было выезжать на официальные балы, молодые дворяне, как правило, танцевать умели хорошо.
В такой атмосфере вольготности и праздника выбирать себе суженую было весьма и весьма приятно. Обычай ездить в Москву жениться не прекратила даже война 1812 года.
Александр Сергеевич Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» писал:
«Некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы.
Но куда девалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь? Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники – все исчезло: остались одни невесты… московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, все еще цветущих розами!»
Но война окончилась, Москва отстроилась заново и все вернулось на круги своя.
«Цветущих розами» московских красавиц было принято оберегать «шипами» из множества условностей и правил, соблюдать которые полагалось неукоснительно.
Князь Валерьян Михайлович Голицын писал:
«Такое ограждение юных умов доходило до того, что когда девица отправлялась к своей подруге, то при ней неотлучно должна была находиться гувернантка, присутствовавшая при беседе юных подруг, дабы в ней не проскользнуло что-нибудь нескромное».
Ведь барышню, замеченную в смелых мыслях, могли и не взять замуж.
Хотя во всем этом была изрядная доля лицемерия – ведь в большинстве дворянских семейств девушек неплохо образовывали, а кто ж уследит, что она там по ночам читает, тайком взяв книжку из большой семейной библиотеки? Может, и Вольтера, а может, французские либо английские романы! А это было вполне возможно: в Москве не было редкостью, когда девушка владела тремя-четырьмя иностранными языками.
В «хороших семьях» принято было либо отдавать девочку в благородный пансион, либо препоручать гувернанткам и домашним учителям.
На то, чтобы выучить дочь иностранным языкам, танцам, игре на музыкальных инструментах, рисованию и хотя бы началам математики, истории, географии и литературы, часто не скупились и небогатые семьи – ведь если девушка произведет хорошее впечатление и составит выгодную партию, все расходы окупятся.
Хотя романтические настроения у московских барышень и их кузин-провинциалок долго были в моде, браки в подавляющем большинстве заключались по расчету, причем расчет этот принадлежал старшему поколению.
Так что тайны, которыми делились юные девицы тайком от маменек и гувернанток, часто оставались только романтическими воспоминаниями, а под венец девушка шла с тем, кого родители сочли подходящим мужем.
«Честность, взаимное влечение друг к другу и достаточная доза благоразумия»: так формулировались обязательные условия для вступающих в брак в книге по этикету XIX века «Хороший тон. Сборник правил и советов на все случаи жизни, общественной и семейной».
Выбирая пару, молодым людям нужно было думать не только о чувствах, но и о собственном финансовом благополучии. Авторы книги по этикету рекомендовали родителям молодых следить за тем, чтобы будущий брак не принес сыну или дочери «моральные лишения, нужду и горе», и обязательно отговорить молодых от неудачного выбора партии.
«Юность слишком самоуверенна и самонадеянна и на все смотрит сквозь розовую призму!» — предупреждал свод этикета. По закону родители не имели права вмешиваться в личную жизнь детей и выбирать жениха или невесту против воли, но родительское благословение часто ставили выше влюбленности.
Если было богатое приданое, то можно жениха и повыбирать, не оглядываясь на возраст и приклеившийся статус «разборчивой невесты». А если с приданым не густо, то приходилось довольствоваться и захудалым женишком, лишь бы только под венец.
Если не хватало средств, то брали в долг, справляли дочерям бальные платья, благо драгоценности носить девицам не полагалось, и ехали в первопрестольную – за счастливой судьбой.
Естественно, что желаний дочерей особо не спрашивали, забота о выборе жениха ложилась на родителей, родственников и свах, которых в России всегда хватало. Но так найти жениха можно было только в своем кругу, а хотелось-то большего, не зря ведь кумушки рассказывали, как бесприданницы благодаря красоте становились графинями и княгинями.
Самый яркий пример – все та же Татьяна Ларина. Небогатая, не слишком красивая, она сумела чем-то привлечь внимание генерала и князя Гремина. «Все тихо, просто было в ней», - замечал Пушкин, описывая уже блистательную княгиню. И как-то забывалось, что у себя в провинции Татьяна преспокойно отвергла минимум трех женихов. По-видимому, «просто» рассчитывала на кого-то более престижного. И расчет оказался верным.
Плюс – нечаянный бонус от судьбы: «толстый генерал» влюбился в скромную провинциалку с первого взгляда. И – да, богатому князю не было нужды задумываться о приданом, он мог свободно следовать исключительно зову сердца.
Потенциальному жениху увидеть на балу красивую девушку — еще полпроблемы. Незнакомец не мог приглашать девушку на танец: вдруг он шалопай какой-то или не обладает должным статусом и этим её скомпрометирует. В виде исключения это позволялось только офицерам, об их положении в обществе свидетельствовал мундир. Остальные же должны были быть заранее представлены родителям девушки и ей.
Это мог сделать любой общий знакомый, которому родители доверяли. В крайнем случае, молодой человек мог представиться и сам, но подобный поступок считался ко многому обязывающим, так как демонстрировал явный интерес к девушке. На частных балах представление гостя брал на себя хозяин дома или его сын. Только после соблюдения всех формальностей молодой человек мог подойти к девушке и с поклоном поинтересоваться:
- На какой танец с вами я могу надеяться?
Обычно на балу девушка могла иметь в руках три предмета: веер, маленький букетик цветов и записную книжечку, называемую «агенда», которая служила для записей танцев. Порядок танцев на балу был заранее занесен в агенду, оставалось её открыть и сказать молодому человеку:
- У меня свободен вальс, предлагаю его вам.
Отказ при незанятом танце считался неприличным. В крайнем случае, можно было отказаться перед самим танцем, сославшись на утомленность или что-то еще, но при этом следовало предложить молодому человеку занять место рядом с собой, чтобы в течение этого танца он мог развлекать даму разговором.
Этим многие девушки пользовались, так как во время танца поговорить невозможно, а общаться с молодым человеком наедине не позволял все тот же этикет.
Поговорить на балу можно было и без слов, для этого использовался веер. Существовала целая система знаков: положение веера, разнообразные движения им и прикосновения к частям тела, количество открытых лепестков и т. п.
Небольшое отмахивание от себя открытым веером — я сегодня не расположена к флирту; один открытый лепесток — могу предложить только дружбу; закрытие веера — вы мне не интересны; взгляд над открытым веером, прикрывающим пол лица — вы меня заинтересовали; приложить полузакрытый веер левой рукой к правой щеке — я согласна, а правой рукой к левой щеке — категорический отказ.
Значение знаков могло изменяться, но, согласитесь, определенная логика в них была.
Часто девушка на балу имела в руках небольшой букетик цветов, напоминающий уменьшенный современный букет невесты. Создание таких букетов было целой наукой. Цветовая гамма и названия цветов могли сказать очень много, а изменение положения букетика в руках позволяло вести «разговор» примерно так же, как веером.
Иногда букетик делался совсем маленьким и прикалывался к платью. Если букетик был в руках, то при непосредственном приглашении на танец его оставляли на стуле или отдавали нетанцующей родственнице.
В бальном зале девушки, заранее ангажированные на танцы, сидели или стояли рядом с матерью и родственниками. Пока шли танцы, отходить с этого места не полагалось, чтобы кавалерам не пришлось их разыскивать по залу. В перерывах между танцами можно было подойти поболтать к подругам, знакомым, родственникам. Девушке прогуливаться по залу в одиночестве было не принято, а вместе с молодым человеком — только после помолвки.
На домашних балах нравы были свободнее, так как большинство присутствующих хорошо знали друг друга. Здесь девушки уже могли не сидеть рядом с матерями, а располагаться с подругами, где им удобнее. Не возбранялось и общение с молодыми мужчинами, лишь бы не наедине.
Вспомним снова «Евгения Онегина»:
«У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик».
Разговор, судя по всему, был не слишком коротким, если Вяземский успел «занять душу» мечтательной Татьяны. Но дальше этого дело не пошло.
Танцевать с одной девушкой, даже если она вам очень по¬нравилась, больше трёх раз считалось неприличным. Иначе юноше или мужчине, как честному человеку, пришлось бы жениться на ней.
Заканчивались ярмарки невест с завершением Масленицы перед наступлением Великого поста.
Если всё складывалось благополучно, молодой человек начинал приходить в дом, ему разрешали пообщаться с девушкой в присут¬ствии родителей.
А те, кому не посчастливилось найти жениха или невесту, уезжали домой. Чтобы на следующий год снова приехать на ярмарку невест...
На балах можно было присмотреть жениха и невесту и весело провести время, но званые вечера не подходили для того, чтобы узнать подробности о семье, чине и размере приданого.
До появления брачных агентств с этой целью родители молодых людей обращались за помощью к свахам. В XIX веке это было абсолютно обычное дело. Рынок свах был велик, каждое семейство могло выбрать себе сваху по кошельку или даже сословию.
У свах была своя картотека невест и женихов — список девушек и молодых людей на выданье с указанием возраста и размера приданого. Они предлагали свои услуги и постоянно посещали с визитами те семьи, где была необходима помощь с выгодной партией.
За свой труд свахи получали от 10 до 25 рублей (учитель, например, зарабатывал около 70 рублей в месяц) и традиционный подарок от семьи, которая ее наняла, — нарядную шаль. По количеству шалей можно было судить о профессионализме свахи.
Балы долгое время были в России неотъемлемой частью дворянского быта. В наше время пытаются возродить традицию балов, а в Москве в прошлом году даже провели «ярмарку невест».
Любопытно, что из всего этого получится?