Продолжаю углубляться в рассмотрение четырёх стихий философом и метафористом Гастоном Башляром…
Вместе с башляровской «Поэтикой пространства» вдоль и поперёк прошла по земле, с её горизонтальностью и опорой, силой тверди и земными дворами, домами, углами, деревьями, гнёздами, раковинами, всем, что предоставляет, так либо иначе, ощущение жилища и круга, который защищает и хранит.
Изучила «Психоанализ огня», пропустив через себя мысли, образы и грёзы этой обжигающей и саморефлексирующей стихии, ощутив вечность саламандровых трансформаций, сгорев в синем пламени, взметнувшемся до небес, преобразовалась из пепла возрождённым фениксом.
Испытала на себе воздушные разнонаправленные потоки, опознала в себе высоту и непривязанность к земле, как сосна на вершине скалы вместе с разбором ницшеанских метафор, оседлала ретивых коней всех ветров, умчавшись Туда, где обитает божественная пустота и чистота.
И приступила к медленному и поступательному погружению в произведение Башляра «Вода и грёзы».
Для Гастона Башляра воображение – почти что божественное провидение, к причастию которого допускаются проникновенные в суть грёзотворчества. Цитируя Бахофена, Башляр солидарен с ним в том, что «гласная «я» — это гласная воды, фонема сотворения водой, что «а» — это первоматерия, первая буква вселенской космической поэмы, буква, обозначающая отдых души в тибетской мистике».
Философ, который преклоняется перед поэтами, считая их истинными феноменологами бытия, ставит воображение на пьедестал, полагая, что оно не только и не столько создаёт внутри своего мира образы реальности, сколько созидает новые образы, преломляясь через восприятие внешнего, творя иномирье. Именно потому поэтический образ всегда несёт в себе закодированный динамизм, который выявляется и проявляется через поэзию тем или иным способом, оплодотворённый и раскрытый благодаря чуткости таланта сонастроенности на макрокосм воображения.
И вообще, Гастон Башляр постоянно педалирует мысль о первоначальной целостности и нерасчлененности человеческой деятельности: «Еще до всякой культуры мир лихорадочно грезил. Выходя из земли, мифы разверзали озера для того, чтобы земля, очами озер, гляделась в небо. Предопределенные безднами вздымались вершины. Мифы сразу же находили человеческие голоса, обретали человеческий голос, грезящий о мире своих грез. Человек выражал землю, небо, воду. Человек был словом этого макроантропоса — чудовищного тела земли. В космических грезах земли мир был телом человека, смотрел глазами человека, дышал грудью человека, говорил голосом человека».
По мнению Башляра, в области воображения поэтические прозрения отождествляют себя и могут классифицироваться в зависимости от того, связаны ли они с огнем, воздухом, водой или землей. Г. Башляр цитирует работу Лессия «Искусство долгожительства»: «Сны желчных людей — огонь, пожары, войны, убийства. Сны меланхоликов — погребения, гробницы, призраки, могилы. Сны человека слизи (флегматиков) — озера, реки, наводнения, сны сангвиников — полеты птиц, праздники, концерты».
Читая исследования поэзии Башляром, постоянно ловишь себя на мысли: как же он зрит в корень первопричин и образы, смыслы, грёзы ставит в основу творчества. Более того, Башляр ратует за «пристальное чтение», то есть такое, когда читатель становится соавтором писателя, прозревшего суть того или иного смысла, созданного в мире Воображения.
Действительно, у Башляра трудная миссия: с помощью протоматерии четырех стихий постигнуть образ в его зарождении, чтобы каждый смог проникнуть в его первозданный символизм и постигнуть апогей каждой из стихий. При этом автор, углубляясь и продвигаясь в первооснову, обнаруживает некий нирванический ареал, где воображение изначально, без образов. Удивительно, что философ поэтического пространства не боится признаться в своей конечной несостоятельности, а принимает эту идеальную точку, из которой, словно линии из центра, зарождаются и лучами выходят образы, являя многообразие в человеческих словах, метафорах и метаформах поэзии. Словом, художественная сублимация для французского философа — «чистая сублимация», а художественное воображение — «абсолютное воображение», «воображение без образов».