Живя в извечной неопределённости,
Поэзию прошу подать мне знак.
Как, расскажи, писать мне о влюблённости,
Когда уже случился Пастернак?
Поведай и спокойней, и торжественней:
Каким пером теперь прикажешь мне
Писать после Ахматовой — о женщине?
Писать после Гудзенко — о войне?
Что противопоставить этим клавишам,
Той светописи, сотканной во сне,
Тем всполохам, дрожать меня заставившим,
Разрядам, пробежавшим по спине?!
Хорошее всегда в гостях у лучшего,
В каких бы ни творил ты временах,
Об осени не скажешь лучше Тютчева
И лучше Окуджавы — о друзьях.
Так что же — и не пробовать поэтому?
Нет, нет, послушай: в череде веков
Поэты сразу не были поэтами:
Они месили глину для стихов
И фресками стелили стену белую,
Таскали камни, золотили свод,
Я тоже так, по их примеру, делаю,
В глаза мне тоже льёт горячий пот.
Из моего сердечного смирения
Растёт, как пламя в миллион свечей
Невиданный собор стихотворения,
Построенный из старых кирпичей.