Бродский неоднозначен... Да, не всегда понятен.
По форме стих его сложен, смысл не для всех приятен.
На чьей стороне чувства? За белых или за красных?
Любовью, придуманной в детстве, мучился понапрасну.
Казалось, судьба — быть вечно гонимым бушлатом по зоне.
Волны накат бесконечный звучит в колокольном звоне.
И в тишине наставшей, звонкой, послевоенной
Зовущий колокол дальний эпохи давно погребенной.
Как вышло, что план судебный судьбой не стал, но победой?
Какою ценой оплачен тот путь, и триумфы, и беды?
Мутный поток отхлынет, и только мыслей песчинки…
Острые грани ранят, жемчужные слов слезинки —
Плохая защита. Шелест волны. Ветерок боком
Чайку сносит над кромкой пены на берегу пологом,
Пену срывает... А в тучах дали не видно, и что там
Скрыла морская пучина, осталось за горизонтом.
Пламя едва различимо, далеких огней сполохи
Мигают над водной толщей. Волн еле слышные вздохи,
Да шелест страниц под фанфары и трубы медного джаза.
Накрылось былое величие истории медным тазом,
Судьбой отразившись в зеркале, мелькнувши рожею пьяной,
Пролилось дождем осколков, оставив на памяти раны,
Оставив на память одну жизнь — в запасе ли есть другая?
Любовь крепка, а ревность — горька как вода морская…
Голосу, телу, имени молись и души матрасом:
Фантомные памяти боли, бои аластара с тарасом.
Казалось, перо подменила какая-то муза культуры.
Сказалось: “Раз враг не сдается…” — и вне литературы.
А голос трубы одинокий в далеких горах отзовется
Тающим эхом. Эпоха — закончившись снова начнется.
Мерцанье окна голубого: слово реченное — вечно,
Но в зеркале венецианском вышло, что жизнь конечна.
Все сталось, сошлось, совершилось, и вспять уже не повернуться,
Сбылось — как предрекалось, ни крикнуть, ни оглянуться.
И только в профиль: девочка — стриженные ее косы
Шевелит ветер там, у окна — ищет ответ на свои вопросы,
Времени ход тихий — и все про всех понимая,
В смутное отражение глядит, не узнавая.