Особняк молчит, он стесняется слова "модерн",
В его стенах недавно звучал "Коминтерн",
А потом пропал из гостиной белый камин,
А потом пришёл оценить особняк гражданин,
Что не знал, зачем медуза на лампе нужна,
Витражи богомолов тоже какого рожна
Занимают в прихожей место - шкафы куда?
Эта жуткая лестница, будто одетая в мрамор вода,
Холодна и надменна. Как дом такой протопить?
Госиздат сюда. А потом - детский сад, чтоб лепить
Граждан новой, по Фрейду свободной страны.
Так зачем этот образ как будто ожившей волны?
Здесь поставят много кроватей в ряд...
Здесь детей от понятия пола освободят.
А потом - заграничные связи страны налаживать станут здесь.
Так к чему потолкам цветочной лепнины спесь?
Для чего улитки по ним ползут в никуда?
А потом придёт и осядет другая беда,
Или кто-то бедою своей назовёт весь дом...
И вздыхать, и бессонницей мучиться будет в нём...
Самых горьких лет в нём чашу испьёт,
А потом... Как все смертные, просто умрёт.
Особняк всё знает. Но он молчит.
И зелёные стены жадно впитывают лучи.
Он к себе не относит новейшей эпохи срам:
Всё равно, он навечно принадлежит другим временам.
Детский голос Бориса* в памяти стен звучит...
Особняк всё помнит. Но он и сейчас молчит.
*Борис Рябушинский, наследник империи Рябушинского, ставший в эмиграции художником.