Взгляд усталый в потолок после перепою.
Еле ноги приволок, ну, а как, не помню.
Покачнулась вдруг стена, словно кто толкает.
Только был в квартире, на, а уже – в сарае.
Из угла, где стул стоял, всё резные ножки,
На меня глядят глаза, две блестящих плошки,
Тихо хрюкает свинья, рожки над ушами:
«Ну, пойдём, за Вами я. Что, не приглашали?»
И копытцами сучит, как бы подзывая,
А сама в глаза глядит, взгляд не отрывает.
Жутко стало, я махать на неё руками.
Вот так сало, твою мать, «брешет» и с рогами.
Глядь, пропала. Чуть вздохнул, нету в теле мочи.
Слышу, кто-то как всхрапнул, подавил смешочек.
Сзади в спину: тук, тук, тук: «Что с тобой, любезный?
Не рассиживайся тут. Али ты не трезвый?»
Пот холодный, мокрый весь, дрожь, как от мороза,
Вопрошаю: «Кто ты есть? Назовись! Стервоза.»
А смешок – то там, то тут, бешеная качка.
Тихо так: «Меня зовут Белая Горячка».
Как ошпаренный вскочил и к окошку дёру.
Ладно – низко, и схватил за собою штору.
Оклемался – лазарет, белые простынки,
Ни ножей, ни вилок нет, без шнурков ботинки.
Сам – почти Тутанхамон, весь запеленатый.
Не пришёл бы вдруг «гамон», нет, пора до хаты.
Всем святым поклоны бью, каюсь, зарекаюсь.
Не дай Боже так запью, точно доиграюсь.
2007 г.