Из цикла: "Заметки о романе М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита"
Гелла не часто появляется на страницах романа. Она – персонаж второстепенный. Чего не скажешь о том впечатлении, которое она производит на читателей, особенно читателей- мужчин. )))) Как раз по яркости впечатления и запоминаемости нагая вампирша Гелла стоит в первых рядах романных персонажей.
Тем большее недоумение вызывает её отсутствие на последних страницах романа, в сцене ночного полёта. Точнее, её исчезновение из этой сцены, поскольку в черновом варианте Гелла присутствует: "Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь."
Елена Сергеевна сокрушалась: «Миша забыл Геллу!!!» Но, конечно, в то, что Булгаков, работая над текстом окончательной версии романа, просто запамятовал упомянуть служанку Воланда, поверить невозможно. Однако и найти «удобоваримое» объяснение факту её отсутствия оказалось делом «неподъёмным». Во всяком случае ссылка на то, что Гелла принадлежит к низшему разряду нечистой силы и потому Булгаков избавился от неё (Б.Соколов) выглядит мало убедительной. Похоже, что без решения вопроса о прототипе этого персонажа, найти приемлемое объяснение мотиву, которым руководствовался писатель, устраняя его оттуда, где ему, казалось бы, самое место, не удастся.
Что нам известно о Гелле кроме того. что она –вампир и состоит при Воланде в качестве его служанки-горничной? Каковы характерные особенности её внешности? Гелла – невероятная красавица. У неё рыжие волосы и зелёные распутные глаза, которые горят, сияют, фосфоресцируют в темноте. Она безукоризненно сложена. Единственное, что портит её, - это причудливый, багровый шрам на шее. В «нехорошей квартире» она встречает посетителей совершенно нагая, если не считать надетого на ней кокетливого кружевного фартука, белой наколки на голове и золотых туфелек на ногах. Ещё она появляется в вечернем черном туалете (вечернем платье). Гелла говорит по телефону вкрадчивым и развратным голосом, даже не говорит, а шепчет. Или вот ещё: «...Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что то малопонятное..."
Конечно, можно удовлетвориться тем, что перед нами ведьма, каковой её обычно и представляют, что Булгаков просто описывает в образе Геллы архетип ведьмы - рыжеволосая красавица с зелёными глазами. Естественно, развратная – слова Воланда, которыми он её аттестует перед Маргаритой –«нет такой услуги, которой она не могла бы оказать» воспринимаются именно как указание на распутство Геллы, создавая в воображении читателя (испорченном?))) законченный образ ведьмы.
Геллы нет в сцене ночного полёта, в которой персонажи преображаются в лунном свете, сбрасывая с себя личины, мнимые образы. А, значит, о том, каков подлинный, сущностный образ Геллы, мы ничего не знаем. Однако мы знаем, что черты прототипов булгаковских персонажей проскальзывают и в тех мнимых обличьях, в которые они «щеголяют» в московских сценах романа. И они, эти черты, тоже служат в качестве подсказок для читателя.
Есть довольно распространённое мнение, что поиски прототипов булгаковских персонажей, - напрасное занятие, что те, кто занимается такого рода, поисками, приписывают писателю намерение изобразить какую-то конкретную персону, в то время, как он просто следовал своему воображению, и все его персонажи абсолютно вымышленные. Чтобы утверждать это, надо не иметь ни малейшего представления об особенностях личности Булгакова и о специфике культурной среды, из которой он был родом. Игра в шарады - любимое развлечение образованного класса 19 го- начала 20-го веков, а Булгаков особенно увлекался шарадами и вообще всякими видами литературно- и театрально-интеллектуальных игр. Я недавно нашла время и прослушала лекцию Андрея Кураева о «Мастере и Маргарите». Известный богослов наговорил в ней много вздора. Но при этом высказал одно суждение, с которым я не могу не согласиться. Оно звучит приблизительно так: «Трагедия Блугакова состоит в том, что он писал для читателя своего времени, а книга попала уже к совершенно другому читателю», т.е. к читателю, обладающему иным культурным кругозором. Именно так и обстоит дело. Булгаков оставил подсказки для с в о е г о читателя. Читателя, который сформировался и обитал в той же культурной среде, что и сам писатель, и потому мог ими воспользоваться. Этот читатель с легкостью улавливал намёки, мимо которых мы можем пройти, даже не заметив их.
Вот и за образом рыжеволосой, зеленоглазой Геллы мы, читатели совершенно иной временной и культурной эпохи, не усматриваем никого из современников писателя. Просто потому, что плохо с ними знакомы. А между тем среди известных литераторов Серебряного века, очень близких к поэтам-символистам А.Блоку, А. Белому и В.Брюсову (напомню, что согласно моей версии именно они послужили прототипами свиты Воланда) была женщина, уж очень смахивающая на Геллу. И внешне, и не только внешне. Это – Зинаида Николаевная Гиппиус, по прозвищу «Сатанэсса», «белая Дьяволица», «декадентская Мадонна», в своё время известнейшая поэтесса и ещё более известнейшая личность.
Продолжение следует.
Часть 2. Стиль Зинаиды Гиппиус.
Зинаида Николаевна Гиппиус была известна не только как писательница и критик. Она была центром литературной «тусовки» конца XIX – начала XX-го века. Гиппиус и её муж Дмитрий Мережковский и принимали участие во всех вечерах и собраниях, которые проводились многочисленными тогда литературными кружками и объединениями, и сами принимали гостей у себя. Их петербургская квартира стала салоном, куда охотно приходили поэты, писатели художники, религиозные и политические деятели.Более того, все молодые мыслители и начинающие писатели мечтали попасть на литературные вечера супругов, потому что именно здесь начинались многие литературные карьеры (Александра Блока, Осипа Мандельштама, Сергея Есенина...) и именно благодаря Гиппиус. «Здесь воистину творили культуру. Все здесь когда-то учились» (Андрей Белый).
Какие бы воспоминания не остались у посетителей от общения с Зинаидой Николаевной, по общему признанию, своей огромной популярностью их с Мережковским салон был обязан, прежде всего, ей, хозяйке. Зинаида Николаевна отбирала гостей, принимала, встречала и оценивала их своим язвительным, критическим, но всегда верным и точным взглядом.
Гиппиус намеренно эпатировала окружающих, эпатировала всем – и манерой одеваться и выглядеть, и манерой поведения, общения, и особенностями своей личной (включая, интимную) жизни. Отношение современников к ней было очень противоречивым – одни восторгались, другие – испытывали неприязнь, одни видели в ней «сельфиду» или, как А.Блок, "зеленоглазую наяду", другие – «ведьму», "сатанэссу", "белую дьяволицу". Однако несмотря на различие в оценках ее внешности, большинство сходилось на том, что она была очень хороша собой. Обладая то ли «русалочьей», то ли «змеиной» красотой. У неё были рыжие волосы (некоторые говорили "красные") и зеленые (изумрудные) глаза. Одни характеризовали её глаза, как "зовущие и насмешливые", другие считали, что они у неё были косыми. Сначала она эпатировала публику тем, что носила косу, хотя уже состояла в браке, затем тем, что остригла свои роскошные рыжие волосы, которыми при желании она могла укутаться. как пледом. Причём, остригла она их с подачи Коко Шанель еще задолго до того, как короткие взлохмаченные кудри вошли в моду.
Гиппиус обладала великолепной фигурой. Она была высокой и тонкой, как стилет. Такой она запечатлена на фотографиях. Да и позируя Л.Баксту в 1906 году для портрета в костюме пажа она демонстрирует свои красивые точеные ноги, обутые в черные лаковые туфельки. Кстати, обувь, которую носила Гиппиус» ( с бантами, бронзовые туфельки) почему-то часто фигурируют в воспоминаниях о ней.
«Первые ее публичные выступления с чтением стихов были не только чтением, но и зрелищем. Она выходила на эстраду в каком-то белом хитоне, снабженном чем-то вроде крыльев, чуть ли не босая. Этакое ангелическое явление: она была очень красива холодной, именно какой-то нездешней потусторонней красотой – и декламировала свои необыкновенные, неслыханные стихи. Вроде того: я хочу того, чего нет на свете. И стихи были необычными, и презентация стихов, и весь, повторяю, ее нездешний облик» (Борис Парамонов http://www.svoboda.org/a/30338364.html Одно из зеркал русской революции. 150-летие Зинаиды Гиппиус).
Белые одежды были излюбленным нарядом Гиппиус. Она предпочитала платья облегающего кроя. Голову она обвязывала лентой с брошкой, свисающей на лоб. Этот наряд дополнял черный крест на груди. При этом она красила губы ярко красной помадой и явно злоупотребляла макияжем. Андрей Белый, по язвительности характеристик не уступающий Зинаиде Николаевне, оставил «убийственное» (шаржированное) описание её внешнего вида ("оса в человеческий рост"). Но при этом сделал очень важное и тонкое замечание: «прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану».
Пленять, судя по всему, было излюбленным занятием Зинаиды Николаевны. В котором, по воспоминания современников, она преуспела. Ходили слухи, что Гиппиус собрала себе целое ожерелье из обручальных колец, подаренных отвергнутыми поклонниками. Что касается слухов и сплетен, то их вокруг неё вилось очень много. Да она и сама намеренно способствовала их появлению.
Гиппиус шила себе такие платья, на которые в недоумении и в ужасе оглядывались прохожие и в Петербурге, и в Париже. Неизгладимое впечатление оставило чёрное платье Гиппиус - на всех, кому довелось его увидеть. В истории с этим платьем особенно важно обратить внимание, на какое "мероприятие" она его надела.
Помимо того, что писательница выступала в качестве "организатора" современного ей литературного процесса, она была ещё и вдохновительницей многих "проектов". Так, именно Гиппиус принадлежит идея знаменитых Религиозно-философских собраний (1901–1903 годы), сыгравших значительную роль в русском религиозном возрождении начала XX века. На этих собраниях творческая интеллигенция вместе с представителями официальной церкви обсуждала вопросы веры. Гиппиус была одним из членов-учредителей и непременной участницей всех заседаний. Так вот на первое собрание она явилась в глухом черном платье. Платье было просвечивающим … Нет, нет, никакой обнажёнки! Это всё-таки ещё начало прошлого века. Платье было на розовой подкладке, но пошито таким образом, что при каждом движении создавалось впечатление обнаженного тела. Присутствующие на собрании церковные иерархи смущались и стыдливо отводили глаза*…
А теперь вспомним, в каких нарядах появлялась бесстыжая Гелла, встречающая некоторых посетителей "нехорошей квартиры" на пороге... Не являются ли белые передничек и наколка официантки, надетые на голое тело, вкупе с золотыми туфельками – пародией на Зинаиду Гиппиус, хозяйку самого популярного литературного салона дореволюционной России? Кстати, ещё раз о туфельках (обуви). Андрей Белый, например, вспоминал, как на докладе Мережковского в Московском университете она пряжкой на ботинке ловила зайчики и направляла их на лысины профессоров. Вот уж профессорские лысины золотились, наверное! )))) И не знаменитое ли чёрное платье Гиппиус на Гелле?
А ещё «Зинаида Гиппиус, как и многие женщины, любила повисеть на телефоне. Только, в отличие от многих женщин, она не звонила по-настоящему, а болтала сама с собой на выдуманном языке. Это у неё юмор был такой. Любила пошутить Зинаида Николаевна. Страдал от этого чаще всего Мережковский, потому что он шуток вообще не понимал и простодушно всему верил» Помните – Гелла тоже «сладко поёт по телефону» что-то малопонятное? Голос у нее «с хрипотцой», «вкрадчивый», «развратный». К тому же она, видимо, намеренно, картавит , т.е. кривляется. Современники отмечали «рисовку», с которой говорила Гиппиус, – она произносила слова лениво, капризно, в растяжку. И курила (любила курить сигареты с длинным мундштуком), что для того времени было крайним неприличием и что несомненно должно было сказаться на её голосе,придав ему хрипотцы.
* Черное платье. Стихотворение З.Гиппиус
У меня длинное, длинное черное платье,
я сижу низко, лицом к камину.
В камине, в одном углу, черные дрова,
меж ними чуть бродит вялое пламя.
Позади, за окном, сумерки,
весенние, снежные, розово-синие.
С края небес подымается большая луна,
ее первый взор холодит мои волосы.
Звонит колокол, тонкий, бедный, редкий.
Спор идет неслышно в моем сердце:
Спорит тишина — с сомненьями,
Любовь — с равнодушием.
Продолжение следует.
На фото: Л. Бакст. Портрет З. Н. Гиппиус. 1906 г. Бумага, пастель.
Часть 3. Тайна багрового шрама.
Помимо рыжих волос и зелёных глаз во внешности булгаковской Геллы есть ещё один характерный признак – багровый шрам на шее, уродующий ее совершенное тело.
Мнение, что этот шрам является признаком насильственной смерти Геллы, прочно утвердилось в литературе о «Мастере и Маргарите». И обычно здесь обнаруживают отсылку к « Фаусту» Гете. Так, в сцене «Вальпургиева ночь» Фауст встречает Гретхен (Маргариты),призрак своей несчастной возлюбленной.
Что за восторг! Что за мученье!
Не оторваться от виденья.
Как странно шея у нее
Обвита только лентой алой,
Не шире лезвия кинжала
Мефистофель объясняет зачарованному этим видением Фаусту, что перед ним вовсе не Гретхен, приговоренная к казне (отсечению головы) за убийство своего ребёнка. Облик Гретхен приняла Медуза,демон-мститель, обращающий мужчин в камень. Её голова, некогда отрубленная Персеем, - съемная, и каждый видит в ней свою возлюбленную.
Действительно, отсылка к образу призрака Гретхен есть у Булгакова - точно такой же шрам имеется у одного из женских персонажей Булгакова. Только это не Гелла из «Мастера и Маргариты», а мертвая девушки из «Белой гвардии», которую видит Николка Турбин в морге. Николка оказался в морге в поисках трупаполковника Най-Турса. И здесь он видел, как сторож Федор "ухватил за ногу труп женщины, и она, скользкая, со стуком сползла, как по маслу на пол. Николке она показалась страшно красивой, как ведьма, и липкой. Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Федора. Николка с трудом отвел глаза от шрама, опоясывающего ее, как красной лентой..."
Перекличка с Гёте здесь буквально дословная. Но об отсечении головы говорить, конечно, не приходится, хотя ясно, что девушка погибла насильственной смертью. Тогда это след от кинжала в прямом смысле? Как у Катьки из поэмы А.Блока «Двенадцать», «девушки с пониженной социальной ответственностью»? Помните – «У тебя на шее, Катя,Шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, Та царапина свежа!». Катя у Блока гибнет от рук красногвардейца Петьки, приревновавшего её к Ваньке и припомнившего ей все её предшествующие грехи – как она гуляла с офицерами. На этот раз ревнивый Петька не поранил её, застрелил насмерть.
Уже в "Белой гвардии" Булгаков, в свойственной ему манере, осмысливает современную ему ситуацию в двух планах - мистическом (убитая девушка кажется Николке ведьмой и этому соответствует авторская отсылка к "Фаусту")и реалистическом, в этом случае перекликаясь с Блоком. Автор "Двенадцати" через историю Катьки показал весь ужас разгула народной анархической стихии, выплеснувшейся вместе с революцией. Булгаков в «Белой гвардии» описывает петлюровщину тоже, как аналогичный разгул, только с украинской спецификой. И девушка, труп которой видел Николка, скорее всего, стала жертвой воцарившегося при петлюровщине бандитизма, еврейских погромов и т.п.
Но я немного отвлеклась… Вернёмся к Гелле. Шрам на её шее имел причудливую форму и был багрового цвета. То есть в описании его имеются отличия в сравнении со шрамом на шее девушки, убитой петлюровцами. Нет упоминания о том, что он именно опоясывает шею, да и цвет его – не алый,а багровый. Можно предположить, что под причудливостью его формы Булгаков подразумевал как раз опоясывающий характер повреждения на шее у Геллы, но просто не хотел повторяться. А багровый цвет – это указание на то, что шрам - давний, зарубцевавшийся. Или на то, что это след не от ножа, а от удавки. К примеру, на этом основании некоторые обнаруживают в образе Геллы намёк на Айседору Дункан, известную танцовщицу, пользвушуся большой популярность в советской Росии и жены С. Есенина. Айседора трагически погибла в Ницце. Обмотанный вокруг её шеи длинный шёлковый шарф попал в спицы колеса автомобиля, на котором она совершала прогулку. Но, если уж быть совсем точными, шарф не задушил Дункан, а сломал ей шею. Да и появление её среди персонажей свиты Воланда, несмотря на то, что она упоминается в «Собачьем сердце», никак не мотивировано основной идеей и смысловой цельностью романа.
Есть и второй вариант объяснения, прямо противоположный. Писатель имел в виду совершенно иной шрам, не такой, какой им был описан в «Белой гвардии», и поэтому в тексте, касающемся Геллы, нет тех деталей, которые бы однозначно совпадали с образом призрака Гретхен из «Фауста».
Что главное в образе Геллы? Что она – не просто ведьма, способная летать по воздуху нагишом. У неё есть специфическая функция. Она – вампир. Значит, между главной отличительной особенностью её внешнего облика и тем фактом, что она - вампир, должна быть связь. Причем, необходимая связь. Чисто интуитивно читатель романа угадывает эту связь, понимая, что шрам на шее Геллы – это свидетельство ее контакта с инфернальным миром, принадлежности к этому миру.
Ведя «следствие» по делу багрового шрама на шее Геллы, я двинулась в направлении поиска именно этой связи)))). Исходя из следующих посылок. В свое время я увлекалась историей Дракулы (реального исторического деятеля и миологического, художественного образа) и потому знала, что представления о вампирах сформировались, в том числе, под впечатлением некоторых болезней, которые поражали людей и которым не могли найти объяснение. А также я знала одно немаловажное обстоятельство из биографии Зинаиды Гиппиус. Её отец был болен туберкулёзом, от которого и умер. Все детство будущей писательницы прошло под знаком болезни отца и его преждевременной смерти, а также в обстановке страха матери, что дети унаследуют отцовскую болезнь. С Зинаидой именно это и приключилось. Она тоже заболела туберкулезом, и поэтому в её необычной красоте, по свидетельству современников, было нечто чахоточное. Страх перед угрозой заболевания сменился страхом за её жизнь, за то, как будет протекать заболевание.
Но имеет ли туберкулёз какое-либо отношение к представлениям о вампирах? Ведь это совсем не редкое заболевание, подобно порфирии. Наоборот, в 19-м – начале 20-го века – это весьма распространённая болезнь, хотя и неизлечимая тогда и по этой причине внушавшая страх. Оказывается - да, чахотка и представление о вампирах идут в истории человечества бок о бок. Тот факт, что человек начинает чахнуть без видимых причин (термин «чахотка» - калька с древнегреческого слова phthisis — «увядание, иссушение»: под этим именем туберкулез описывали ещё Гиппократ и Гален), харкать кровью, заразительность болезни. – все это в мифологизированном сознании трансформировалось в вампиризм. А Булгаков получил медицинское образование, работал врачом как раз в период «расцвета» туберкулёза и несомненно был осведомлён о его вампирском ореоле.
Хорошо – но причём здесь багровый шрам на шее? А вот причём. Здесь придётся сделать небольшой экскурс в область медицины. Туберкулёз – это название инфекционного заболевания, поражающего не только легкие. Происходит от лат. tuberculum — бугорок. Туберкулезное поражение внутренних органов (почек, печени, селезенки) раньше так и называлось - «бугорчаткой». А есть есть наружный туберкулёз (кожи, слизистых, лимфоузлов), в просторечии «золотуха». Золотуха чаще всего развивается в детском возрасте. Латинское название золотухи, скровулез происходит от scrofa — свинья; scrofulae — набухшие лимфатические узлы шеи. Найдите в Википедии статью «Золотуха» и посмотрите, как выглядит это заболевание, поражающее шею (в качестве иллюсстрации есть фото, http://ru.wikipedia.org/wiki/Золотуха). Хотя туберкулёз кожи редко бывает смертельным, он оставляет на теле заметные следы в виде рубцов. Золотуха нередко сочетается с туберкулёзом легких – при этом последний почти всегда протекает доброкачественно и не приводит к смертельному исходу.
Я не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, что у Зинаиды Гиппиус был шрам на шее от золотухи. Обратила только внимание, что на всех фото, за исключением одного, она изображена в нарядах с высоким глухим воротом. Но наличие такого шрама и прототипа и не обязательно. Вполне достаточно намёка на туберкулез, которым, возможно, и является багровый шрам Геллы.
Да, кстати, туберкулёз ещё связывался с развратной жизнью в силу некоторых своих физиологических последствий. Но этой скользкой темы, обозначившейся, к примеру, в биографии А.П.Чехова, я касаться не буду. Намёк, думаю, ясен, особенно в связи с таким инфернальным персонажем, как Гелла ))))
Продолжение следует
На фото - прекрасная "сельфида", она же "ведьма" Зинаида Николаевна Гиппиус
Часть 4. Что в имени...
В любой статье, посвящённой Гелле, говорится, что имя "Гелла" Булгаков почерпнул из статьи "Чародейство" Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, в которой указывалось, что Геллами называли безвременно погибших девушек-вампиров на Лесбосе. И это совершенно верно. Но только почему-то на этой ссылке все и останавливаются, считая дело с Геллой законченным. А, между тем, в ней есть ниточка, которой тянется прямиком к Зинаиде Гиппиус. Ведь Геллами называли девушек-вампиров на о.Лесбос, и наименование этого острова в сознании большинства связывается с однополой, лесбийской любовью – от этого факта никуда не денешься ))).
Я упоминала (в предшествующих заметках), что Гиппиус любила подразнить публику своими эпатажными образами. Одним из таких был мужской образ. Она сделала короткую стрижку, носила брюки и мужской костюм (в костюме пажа она запечатлена на известном портрете Л.Бакста),почему её ещё называют "леди-денди Серебряного века". Тогда это было очень смелым шагом и граничило с настоящим вызовом благопристойности. Мало этого - она пишет свои острые критические статьи под мужскими псевдонимами (самый известный - Антон Крайний). Но и это ещё не всё. Гиппиус и стихи писала часто от лица автора-мужчины.
Что же касается личной жизни знаменитой литераторши, то она давала повод для огромного количества слухов и сплетен самого невероятного толка.
И, действительно, ее брак с Мережковским иначе, как странным, не назовёшь. Похоже, это был так называемый белый брак, в котором мужчина и женщина соединяются духовными узами и живут, как брат и сестра. Сразу же замечу, что какие бы перипетии в сфере личных отношений не пришлось пережить Гиппиус, Дмитрий Мрежковский, с которым они прожили 52 года, навсегда оставался главным человеком в её жизни. Но, естественно, разговоров в связи с её браком было превеликое множество. Доходило до того, что Мережковского объявляли гомосексуалистом, а Гиппиус- гермафродитом, болтали, что в браке мужская роль принадлежит Зинаиде, тем более, что она никогда не называла себя Мережковской, а всегда оставалась под своей фамилией. Ещё больше поползло слухов и сплетен после того, как вместе со столь необычной четой стал жить критик и публицист Дмитрий Философов (он уж точно был гомосексуалист).
Масла в огонь подливала и сама Зинаида Николаевная. Она оставила интимные дневники, в которых описала и свои отношения с Философовым, и вообще свои гендерные (воспользуюсь новомодным словечком) самоощущения. Она без стеснения обращалась к теме гомосекусальной любви в своих прозаических произведениях. И, наконец, в качестве «вишенки на торте» - она испытала любовь к женщине. В 1898 году чета Мержковский-Гиппиус проводила отпуск в итальянском городке Таормина, излюбленном месте отдыха художественно элиты нетрадиционной ориентации (вопрос - почему они выбрали именно это место?). Здесь Гиппиус познакомилась с англичанкой русского происхождения Елизаветой Овербек, или «Эллой» (!!!). К этой женщине у Гиппиус и вспыхнуло неожиданно любовное чувство. Правда, и до этого она водила дружбу с двумя опять-таки очень странными женщинами. C Зинаидой Венгеровой, с которой вела «интенсивно-интимную переписку с ярко выраженными гомоэротическими обертонами»*. И уже через Венгорову – с сестрой философа Владимира Соловьева (этот философ - фигура первостепенной важности для понимания смыслового содержания «Мастера и Маргариты»). Та тоже стригла волосы, носила мужской пиджак и говорила басом.
Короче, в личной жизни Зинаиды Николаевны много было чего такого… Справедливости ради, замечу, что в действительности никакой физической близости у Гиппиус ни с Овербэк, ни с какой другой женщиной, скорее всего, не было как, впрочем, и с мужчинами, фигурирующими в описаниях её "любовных похождений". Но я не пишу очерк о ней. Меня интересуют только параллели с Геллой, дающие основание утверждать, что Гиппиус была прототипом этого булгаковского персонажа. И такого рода параллелей предостаточно, включая и о.Лесбос, с которым связано имя Геллы. Это задача специалистов- литературоведов выяснять, чем было в действительности мужское Я Зинаиды Гиппиус – просто литературным приёмом, провокативной игровой стилизацией себя или отражением каких реальных проблем с гендерной идентификацией. Однако «один несомненный факт имел место. Еще не дойдя до Фрейда, культурные русские люди прочитали Отто Вейнингера, нашумевшую в начале двадцатого века его книгу "Пол и характер". Вейнингер доказывал, что нет чистых гендерных полюсов, М и Ж суть некие абстракции, или, лучше сказать, идеальные типы. В действительности, говорил он, в любом человеке имеет место смешение, в разных пропорциях, этих начал…. И эта книга произвела известный сдвиг в душе Зинаиды Гиппиус – отличавшейся выраженными мужскими свойствами»** (
Эх, этих «культурный людей» да перенести в наше времечко, в которое обнаружилось уже более ста полов-гендеров. Вот бы "крышу" тогда совсем сорвало! )))))
**Борис Парамонов http://www.svoboda.org/a/30338364.html Одно из зеркал русской революции. 150-летие Зинаиды Гиппиус).
Зинаида Гиппиус. Снежные хлопья.
Глухим путем, неезженным,
На бледном склоне дня
Иду в лесу оснеженном,
Печаль ведет меня.
Молчит дорога странная,
Молчит неверный лес…
Не мгла ползет туманная
С безжизненных небес —
То вьются хлопья снежные
И, мягкой пеленой,
Бесшумные, безбрежные,
Ложатся предо мной.
Пушисты хлопья белые,
Как пчел веселых рой,
Играют хлопья смелые
И гонятся за мной,
И падают, и падают…
К земле все ближе твердь…
Но странно сердце радуют
Безмолвие и смерть.
Мешается, сливается
Действительность и сон,
Все ниже опускается
Зловещий небосклон —
И я иду и падаю,
Покорствуя судьбе,
С неведомой отрадою
И мыслью — о тебе.
Люблю недостижимое,
Чего, быть может, нет…
Дитя мое любимое,
Единственный мой свет!
Твое дыханье нежное
Я чувствую во сне,
И покрывало снежное
Легко и сладко мне.
Я знаю, близко вечное,
Я слышу, стынет кровь…
Молчанье бесконечное…
И сумрак… И любовь.
Продолжение следует
Часть 5. Маскарад З.Гиппиус
Практически все, кому доводилось встречаться и общаться Зинаидой Гиппиус воспринимали и описывали её как особу эксцентричную, эдакую манерную «петербургскую Сафо» (привет острову Лесбос!), дерзкую нарушительницу общепринятых бытовых и моральных ценностей. И практически все отмечали, как в её внешнем облике, так и в особенностях поведения рисовку и наигранность, явное намерение быть, не как все, во что бы то ни стало выделиться и быть замеченной.
Понятно, что такое намерение, говорившее об уверенности Гиппиус в своей исключительности, избранности, действовало на многих раздражающе. Однако более глубокие умы, оценивая личность Гиппиус, приходили к выводу, что именно благодаря этим своим качествам ей удалось сыграть роль первопроходицы. Дело в том, что именно чета Мережковский-Гиппиус стояли у истоков такого важнейшего направления в идейной и художественно-культурной жизни России на переломе эпох, как символизм.
Символизму, бросившему свой "лунный" отблеск на весь Серебряный век, российская культура обязана появлением целой плеядой ярких, оригинальных мыслителей, поэтов, художников, композиторов. Однако чтобы пролагать новые пути, нужно обладать способностью привлечь к себе внимание. Чтобы выйти за пределы принятой нормы, необходима яркая нестандартная личность. Мережковский был слишком культурный и интеллигентный человек(в обычном понимании воспитанности), чтобы «потянуть» решение такой задачи. А вот Зинаида Николаевна обладала всеми необходимыми для этого качествами.
Тот «непрекращаемый маскарад личности», который она устраивала, отвечал духу времени с его потребностью к обновлению русской духовной жизни. Театрализация, игра с разными масками, само-стилиация, бесконечное самопредставление – это всё то, что станет приметой новой, декаденствующей, эпохи. В полной мере ей отдадутся «младшие» символисты – великий поэт Александр Блок и его ближайший друг (и одновременно недруг) Андрей Белый. Но в России предтечей такого способа самовыражения (а, может, и поиска своего истинного «я») была именно Гиппиус. В дневнике она записала такую фразу: "Стихи я всегда пишу, как молюсь, и никогда не посвящаю их в душе никаким земным отношениям, никакому человеку.“ А однажды «святотатственно» обмолвилась: «Почему, игра не может стать молитвой и почему молитве не принимать образа игры?»[
Есть и ещё один важный момент, на который необходимо обратить внимание. Те, чей взгляд был «не замылен» неприязнью и предвзятостью, догадывались, что на самом деле маскарад Гиппиус - это способ скрыть свое истинное лицо, чтобы научиться… не страдать. Они подозревали и замечали, что от природы эта эпатажная и язвительная женщина была наделена сверхчувствительной, а потому очень ранимой душой, что ей были присущи большая застенчивость и боязнь фальши. Один из самых проницательных наблюдателей, философ и богослов П. А. Флоренский по пводу Гиппиус заметил: «Я хорошо знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску неестественности – такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а просто скрывает ее».
Тот же Андрей Белый в «осе в человеческий рост», имевшей обыкновение бесцеремонно рассматривать людей в свой знаменитый золочёный лорнет, усмотрел иной, истинный её облик – облик робеющей гимназистки. Известная писательница и хорошая знакомая З. Гиппиус Н. Тэффи утверждала, что все «простое, милое, нежное всегда волновало её, и волнение это она застенчиво прятала».
Таким образом, весь маскарад Гиппиус, всё её поведение «на граник «корректности» служили ей защитным панцирем, в котором пряталась её душа.Сама Гиппиус признавалась «Я с детства ранена смертью и любовью». Кстати, возможно, это ещё один ключик к шраму Геллы. Но главное, что нужно зафиксировать в своём сознании, так это то, что имелось явное несоответствие между внешними проявлениями личности Гиппиус и её внутренним миром. И вот тут-то у нас появляются все основания перебросить мостик не только к образу Геллы, но и к иным персонажам, входящим в свиту Воланда. Ведь что является главным характерным признаком этих персонажей? Их двойственность. Они двоятся, представая перед читателям в двух обличьях – мнимом, карнавально-маскарадном, снижено-пародийном, и истинном, возвышенном, как видимые, явленные только при определённых условиях души-сущности...
Да, Гиппиус совершенно сознательно провоцировала окружающих на отрицательные чувства по отношению к себе, всячески создавая и поддерживая» образ «сатанэссы», «белой дьяволицы», «ведьмы». По воспоминаниям той же Тэффи и Мережковский, и Гиппиус «спокойно» относились ко всякой нежити – в том смысле, что «вся эта компания принималась ими безоговорочно».
В светских литературных кругах рассказывали анекдотичный случай, весьма показательный для понимания того, как Гиппиус играла«ведьму». Однажды на она обеде Вольного философского общества её огорчило однообразие представленных блюд. Раздосадованная писательница поделилась недовольством с соседом по столу, сказав ему: «Как скучно! Подают все одно и то же. Опять телятина! Надоело. Вот подали бы хоть раз жареного младенца!». Соседом Гиппиус был служитель церкви. Конечно, на него и было рассчитано это эффектное заявление. Церковный иерарх покраснел, поперхнулся, и больше уже никогда рядом с Зинаидой Николаевнй садиться не решался.
А ещё рассказывали, что люди, пришедшие на похороны Гиппиус, дабы удостовериться в том, что «ведьма» умерла, подходили к гробу и стучали по нему палками. Однако Михаил Афанасьевич рассказов о похоронах «Геллы» слышать не мог, поскольку к тому времени уже несколько лет, как был мертв. И вот тут возникает вопрос – а могла ли в таком случае Гиппиус послужить прототипом вампирши Геллы, если в отличие от всех других прототипов свиты Воланда (Блока, Белого и Брюсова) она ко времени написания романа была ещё жива? Не оказались ли все мои заметки , посвященные знаменитой поэтессе,полной напраслиной? )))
Зинаида Гиппиус. РЕПЛИКА ВЕДЬМЫ
...бойся, Зинаида,
Двери, тени и кольца...
Эко диво, ну и страхи!
Вот так сила колдуна!
Нет, в хламиде иль в рубахе —
Всё одна тебе цена.
Тени легкие люблю я,
Милы мне и ночь — и день.
И ревнуя, и колдуя,
Я легка, сама — как тень.
Дверью — может лишь Валерий
Брюсов — Белого пугать!
Что мне двери, что мне двери,
Я умею без потери,
Не помяв блестящих перий,
В узость щелки пролезать.
Ну а кольца... Я ль не знала
Тайны колец и кругов?
Я чертила и стирала,
Разнимала и смыкала
Круги, кольца — властью слов.
Ты колдуешь в уголочке,
Манишь, манишь — не боюсь...
Ты не в круге — весь ты в точке;
Я же в точку не вмещусь.
Нет, оставь пустые бредни.
Не тебе играть со мной!
Замыкаю круг последний,
Троецветный и тройной.
Подожди, хламиду снимешь,
Будешь, будешь умирать!
И тогда придешь... и примешь
Трехвенечную печать.
21 марта 1905 (Отклик Гиппиус на «Заклятие первое» Сологуба. ...бойся, Зинаида, // Двери, тени и кольца.)
Продолжение следует.
Часть 6 .Живая покойница
Всё, что касается Зинаиды Гиппиус, как прототипа Геллы из "Мастера и Маргариты", выходило складно и ладно, пока я не упёрлась в тот факт, что к моменту написания романа знаменитая литераторша была жива. Между тем, Гелла – несомненно, покойница. В полном соответствии со своим со своим именем:– напомню, геллами на о.Лесбос называли мертвых девушек-вампиров. Гелла- это не личное имя, а наименование рода воображаемых, мифологических существ.
"...Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета..." "...в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди..."
Что ж, свита Воланда состоит из демонов – покойников. Казалось бы, и Гелла вписывается в их компанию по признаку принадлежности к миру мёртвых. Однако здесь есть одно «но». И Коровьев-Фагот, и кот Бегемот, и Азазелло предстают мертвецами только в последней главе романа, когда сопровождают Мастера и Маргариту в загробный мир. До этого, во время их похождений в Москве, ничего не указывает на то, что они пришли из мира мёртвых. А вот в отношении Геллы дело обстоит ровно наоборот. Гелла отсутствует в сцене ночного полёта, и каков её подлинный, посмертный облик, когда жизненная игра окончена, и душа «возвращается» к себе, к своей сущности, мы не знаем. Зато в мире живых людей она принимает облик мертвой… К чему это я веду? А к тому, что если персонажи, входящие в свиту Волнада, в московских сценах романа действуют в своих мнимых, театральных, игровых образах, то не значит ли это, что и образ вампирши–покойницы Геллы – это мнимый образ. Как Гиппиус играл «сатанэссу» и «ведьму», так и Гелла играла покойницу, скрывая свои истинный образ этой маской.
Мог ли Булгаков изобразить живого человека в образе покойника? Так ведь писатель был не меньшим любителем мистификаций, чем Гиппиус. И в этой своей склонности к мистификациям мог зайти очень далеко. Из воспоминаний Елены Сергеевны известен случай, когда, уже будучи больным, он притворился покойником, напугав до смерти зашедшего проведать его. Да и его «Театральный роман» в качестве имеет иное, основное название - «Записки покойника». Но главное, что основание для того, чтобы изобразить её в виде покойницы, Булгакову дала сама Зинаида Николаевна.
Тема смерти в творчестве поэтессы была основополагающей. В качестве примера приведу её стихотворение "Мосты"
Говорить не буду о смерти,
и без слов все вокруг — о смерти.
Кто хочет и не хочет — верьте,
что живы мертвые.
Не от мертвых — отступаю,
так надо — я отступаю,
так надо — я мосты взрываю,
за мостами — не мертвые...
Перекрутились, дымясь, нити,
оборвались, кровавясь, нити,
за мостами остались — взгляните!
Живые — мертвее мертвых.
Это стихотворение, в котором мертвые оказываются живы, а живые – мертвее мёртвых, перекликается с рассказом Гиппиус «Живые и мертвые». Героиня этого рассказа предпочитает мир мертвых (кладбище) миру живых (обыденной реальности с её неизбежностью смерти) – причём, до такой степени, что, стирая границы между этими двумя мирами, сама становится духом, призраком…
Мертвее мёртвых те, кто пребывает в безверии. Жизнь без веры, по мысли Гиппиус, противна самой сущности человека, как существа, наделённого (живой) душой. Безверие, полагала она, можно победить одним словом – «душа», потому что «душа по природе религиозная», и «современным (как и несовременным) людям жить без Бога несвойственно по самой их природе». Но при этом она иногда изображает свою лирическую героиню (себя) безвозвратно погибшей, не сумевшей обрести веру и спасение и оказавшейся во власти темных сил.
Мертвая заря
Пусть загорается денница,
В душе погибшей — смерти мгла.
Душа, как раненая птица,
Рвалась взлететь — но не могла.И клонит долу грех великий,
И тяжесть мне не по плечам.
И кто-то жадный, темноликий,
Ко мне приходит по ночам.И вот — за кровь плачу я кровью.
Друзья! Вы мне не помогли
В тот час, когда спасти любовью
Вы сердце слабое могли.О, я вины не налагаю:
Я в ваши верую пути,
Но гаснет дух… И ныне — знаю —
Мне с вами вместе не идти.
Стихотворение «Мертвая заря» написано в 1901 году. Роман Брэма Стокера «Дракула» еще не переведен на русский язык. Но вполне возможно, что Гиппиус была знакома с этим романом в оригинале - настолько очевидно её стихотворение перекликается с «Дракулой».
Тема смерти в творчестве Гиппиус была неразрывно связана с темой любви. (Помните - «Я с детства ранена смертью и любовью»?) И здесь она передаёт тот же разлад, свойственный культурным людям ее времени, как и в отношении обретения веры. То она осмысливает смерть, как единственный способ спасти любовь от всего преходящего, примирить любовь и вечность (не так ли, через смерть, примиряется любовь и вечность и у Булгакова в романе «Мастер и Маргарита»?). То, теряя надежду на такое примирение, утверждает: «Всякая любовь побеждается, поглощается смертью». И это звучит апофеозом безверия, антитезой к евангельскому: «Любовь побеждает страх».
И ещё один момент. Октябрьскую революцию Гиппиус не приняла. Воплощением желанной революции для неё была революция Февральская. На почве этих идейных разногласий она даже разорвала отношения с В.Брюсовым, А.Блоком и А.Белым. В начале 1920 г. Мережковские нелегально перешли русско-польскую границу, а оттуда навсегда эмигрировали во Францию. Таким образом, Гиппиус и во время работы Булгакова над романом «Мастер и Маргарита», и к моменту его окончания пребывала заграницей, в эмиграции. Учитывая советские реалии, для тех, кто остался на родине и знал Зинаиду Николаевну, она всё равно, что умерла. А тут ещё вспоминаются слова Остапа Бендера из «Золотого телёнка» о том, что заграница – это миф о загробной жизни…
Так каков же ответ на вопрос, поставленный в самом начале заметок о Гелле – почему Булгаков вычеркнул упоминание о ней в окончательной версии сцены ночного полета? Да вот именно потому, что прототип Геллы, Зинаида Гиппиус, была ещё жива, и ей было не место среди уже ушедших в мир иной: для неё время суда ещё не настало…
Послесловие:
Вечером 1 сентября 1945 года отец Василий Зеньковский причастил Гиппиус. Она мало что понимала, но причастие проглотила. Легенда серебряного века ушла в небытие 9 сентября 1945 года (в возрасте 76 лет). Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в одной могиле с супругом, Дмитрием Мережковским, с которым они прожили, не расставаясь, 52 года.
«Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь." (текст, не вошедший в окончательную редакицю «Мастера и Маргариты»). Такой увидел Булгаков истинную сущность «тёмной», «чугунной» души «ведьмы» Гиппиус.
Зинаида Гиппиус. Ночью
Ночные знаю странные прозрения:
Когда иду навстречу тишине,
Когда люблю её прикосновения,
И сила яркая растёт во мне.
Колдует ли душа моя иль молится, —
Не ведаю; но радостна мне весть...
Я чую, время пополам расколется,
И будущее будет тем, что есть.
Все чаянья, — все дали и сближения, —
В один великий круг заключены.
Как ветер огненный, — мои хотения,
Как ветер, беспреградны и властны.
И вижу я, — на ком-то загораются
Сияньем новым белые венцы...
Над временем, во мне, соприкасаются
Начала и концы.