С огоньком, но в дыму – безнадёжная,
Словно в дождь разведённый костёр, –
Вспоминается жизнь односложная,
Как исписанный ху-ем забор;
За которым заводы, строительство,
Бесконечный советский аврал;
Я родился не для очернительства,
Но в гробу этот кипеш видал.
То бухал каждый день, то завязывал,
То – опять двадцать пять – за стакан;
Сквозь глушилки мне голос рассказывал,
Что живу в наихудшей из стран.
Это злило и жгло, словно нынешних
Протестующих трутней и пчёл:
Недовольство растёт даже в Кинешме,
Что сюда я для рифмы приплёл.
Персонажами фильмов Кустурицы,
Как ослабла советская власть,
Мы потом тоже вышли на улицы –
И такая ху-йня началась! –
Что сочли как достойную плату за
Заблуждения прожитых лет, –
Не заметив, что в качестве вантуза
Нами чистят чужой туалет.
Даже Запад остался растерянным
И не понял, казалось, вполне,
От России услышав: «Я верю вам
И отдамся по сходной цене».
И когда б не надетая предками
Ей под юбку стальная броня, –
Что бы сделали с нашими детками
И со всеми, включая меня?
Вспоминается чересполосица
Бесконечных лесов и полей,
Из которых, как песня, доносится
Древнерусское наше: «Налей!».
Даже правду, порой, словно ложь, нести
С пьяных глаз предпочтительней и,
Хоть давно завязал, – это сложности
Исключительно только мои.
Все враги – в телевизоре – порваны!
Повсеместно – для трутней и пчёл –
Фестивали, Конгрессы и Форумы! –
Будто взял да воскрес комсомол;
И везде – воровство, попустительство –
Деткам не с кого делать судьбу...
Я родился не для очернительства,
Но видал этот кипеш в гробу.