Аня сказала, что в квартиру подниматься не надо. Софья осталась ждать ее на лавочке возле подъезда. Как всегда, Юрка был на своем месте.
Софья Николаевна мило заметила:
– Юра! Кажется, я начинаю к Вам привязываться.
Юрка, смотревший в сторону, очень медленно повернул голову, взглянул на собеседницу.
– Барышня, никогда не играйте словом «привязанность». Вы немного ретушируете его истинный смысл.
Взгляд Юрки постепенно становился суровым и тяжелым. Он ритмично мерил взглядом женщину. Софье Николаевне показалось, что действие это – непроизвольное, как будто Юрка углубился в себя. Тем не менее, ей стало неуютно, а Юрка продолжал:
– «Привязанность» – это не чуть тепленькая любовьишка, то есть симпатия. «Я в тебя влюблен» – это чувство. Воздушное и почти бестелесное. «Я тебя люблю» – тут уже кровность чувствуется, но, опять-таки – духовность. А вот «Я к тебе привязался» – это же огромно! Причем: сам «привязался», или кем-то «привязан» – большущая разница! Тут еще думать и думать... Но в целом «привязанность» – чистая физика. Вдумайтесь, Софья Николаевна, представьте! Ведь она разная, привязанность. Есть в любви, есть в нелюбви. Это неразъединимость! Обреченность! Привязанность – пеньковыми верёвками: к мачте, к спасательному кругу в кораблекрушении, к скале, к дереву, к галере, к сторожевой будке, к позорному столбу... «Привязанность» – это больше, чем симпатия, и значительнее, и неизбывнее любви или нелюбви. Это роковое «вместе»: в космос и на эшафот, в спасении и гибели… Между прочим, в 37-м за это казнили, даже если «привязанность» была только номинальная, на бумажке: семья, друзья или дальние знакомые знакомых «врага народа»... – Юрка едва коснулся женской руки. – Так что, голубушка, не бросайтесь этим словом всуе.
Софья Николаевна, не ожидавшая такой отповеди на совершенно невесомое признание, была обескуражена. Заметив это, Юрка стушевался:
– Что? Напугал? Простите. Это так, к слову...
– Ну, да, ну, да.
– Я искренне благодарен Вам за хорошее отношение ко мне.
Поглядывая на подъезд, из которого вот-вот должна появиться Анна, Юрка заторопился сказать что-то важное для себя.
– То, что есть привязанность, осознаёшь тогда, когда расстаёшься или теряешь. Т.е. когда чувствуешь, что происходит это не легко и просто, а с разрывом связи, когда больно. Привязанность – это почти распятие. Не на человеке, конечно, а на этой самой привязанности к нему.
Чуть помолчав, Юрка продолжил:
– Возьмём дружбу. Это ведь тоже и любовь, и привязанность. Вот Вы, Софья Николаевна, как дружите?
– Пф, как дружу?.. Не знаю... Просто дружу.
– К кому-то в гости ходите? Кто-то к Вам приходит?
Софья Николаевна пожала плечами.
– Ну, да. Я – к друзьям, друзья – ко мне. – Она улыбнулась. – Сейчас Аню жду. А в чём вопрос?
– Вопрос – в привязанности. Если говорить не о приятельстве, то друг – это человек, без которого не выжить. Так?
– Нет. Не знаю… Такая человеко-зависимость – это чересчур. Это не для меня.
– Вам повезло. Есть у меня знакомая, однокурсница по художественному училищу, очень талантливая. Роковая женщина. Человек абсолютно внутри себя. Равнодушных приятелей рядом с ней не водится. Люди, как правило, привязываются мгновенно! Магнитное прилипание! Не оторвёшь. И вот на протяжении многих лет кто-то из друзей, естественно, уходил. (Или отходил.) На моей памяти это происходило всегда болезненно, с затяжным скандалом. Возвращались, мирились, ссорились, опять уходили, снова возвращались. Без конца!
– А почему ссорились-то?
– Да это и не ссоры были в бытовом понимании. Творческая несовместимость. Разные взгляды на жизнь, на искусство как её отражение, художественные приёмы, темы для картин, отношения с людьми. В общем, жизнь как она есть… Помню, был день рождения моей знакомой. Она никого никогда специально не приглашала. Считала так: пусть придут те, кто помнит. Всегда приходили те, кто без её картин жить не мог. И каждый день рождения заканчивался бурным выяснением отношений с кем-нибудь.
– Почему?
– Вот! Почему? Потому, что есть несовместимость и привязанность! Рад бы не приходить, да не может! Потому, что тянет! Солнце станет чёрным, если еще разок не встретятся! Без неё умрёт, а с ней – погибает. И силы нет перетерпеть. Человек хочет расстаться, отрывается. В целях самосохранения, понимаете? Уходит и где-то там, в отдалении загибается, потому что привязанность ещё не исчезла! А те друзья, которые на этот день рождения не пришли, уже научились обходиться без неё. Есть ещё третий тип: это те, кто уже научился обходиться без неё в жизни, но по-прежнему не мыслят себя «без» – для души. Поэтому они приходят на праздники не каждый год, отводят душу, получают заряд энергии, ничего не ждут от этой дружбы и спокойно терпят до следующей оказии. Например – до новой выставки. Почему? А потому, что есть привязанность! Вот такой замкнутый круг: привязался, оторвался, не приходит, чтобы выжить, потому что видеться – невыносимо. Позже бывший друг приходит потому, что уже научился не страдать ни без встреч, ни от них. Тогда не видеться – бессмысленно.
Юрка остановил поток размышлений, впервые за все время беседы взглянул на Софью Николаевну. Она внимательно слушала, стараясь уследить за его мыслью. Юрка редко уточнял, понятно ли то, о чем он говорит, и сейчас он просто продолжил:
– А моя знакомая живёт в своём внутреннем мире и пишет картины. Она ведь не виновата в том, что из-за таланта стала объектом привязанности для очень многих людей. Это не её вина, а наша беда. Не может она на всех откликаться. Она так устроена. И при этом она пишет картины, в которых есть все мы и её к нам отношение. Мы её такой узнали, полюбили, привязались и тут же захотели переделать на свой лад. Но нас много, и лад у каждого – свой. А она – одна, единственная такая в мире.
– Вы к ней очень привязаны?
– Да. Прикован и припаян. Но мы очень давно не виделись. Так что у меня – худшая из привязанностей: привязанность к воспоминанию. И мне труднее всех её друзей, нынешних и бывших. Они хоть поблизости, могут забежать в гости. А я – за тридевять земель, и от этих невстреч просто изнемогаю. Наверное, это мой крест. Хотя я приглашал её в гости в наш город. Миша брался посодействовать. Я прельщал и выставками, и морем, и благородными знакомствами. Ничего не помогло. Хотя я верю в искренность её давней дружественности ко мне.
– А как же вы пересекаетесь?
– Только по телефону. Мне Тонечка помогает. Так что я – не глухонемой бомж, а продвинутый. Моя приятельница – верный товарищ, но это больше в память о молодости. Недавнего общего прошлого у нас нет. Кто я, а кто – она?..
– А кто она?
– О! Она очень известная и популярная художница! У неё частые выставки, отечественные и заграничные. В общем, она пишет все, что хочет, и это востребовано. Не слышали? Кузькина Забава.
Софья Николаевна встрепенулась.
– Как, Вы сказали, её зовут?!
Юрка улыбнулся.
– Изольда Лам. Так – по паспорту.
– Нет, только что, до этого! Забава Кузькина?
Юрка с удовольствием объяснил.
– Было дело в молодости. Прихоть юного дарования. Она рано выскочила замуж за очень красивого портретиста. Он хорошо зарабатывал и любил свою талантливую жену Изольду. А как же её ласково назвать? Изя? Он стал звать её Кузя, а её художества шутливо называл «Кузькины забавы». Вот юная Изольда и смастерила себе псевдоним для приближённых к семье друзей.
Юрка говорил, а удивлённая Софья Николаевна качала головой. Она никогда не была связана ни с какой творческой средой. Её окружение – люди мастеровые, заводские, рабочие, инженеры. Там творчество совсем другого рода. Поэтому Юркины воспоминания стали увлекательной новинкой.
– Да, тесен мир. Просто фантастика! Я же когда-то читала о Вашей приятельнице. Помню, в перестроечное время в очень популярном журнале была статья о молодежном искусстве, а в ней – небольшой абзац: надо, мол, разрешать, выставлять, помогать и т.д. Для примера упоминалось несколько молодых талантов, в том числе и это имя, которое я сразу запомнила из-за его необычности. И вот на этой волне – 1989 год, лето, мои студенческие каникулы, Ленинград. Мой жених повёз меня к своему брату – знакомиться, а тот повёл нас развлекаться на выставку молодых художников в какую-то подвальную театральную студию. Такова предыстория моего духовного потрясения: любовь, восторг, надежды, любимый человек рядом. Такая, знаете, немножко эйфория… А на выставке я испытала настоящий шок: Забава Кузькина! Во-первых, она сама: тоненькая, как хворостина, в чёрном, глухом под горло шёлковом платье, в шляпе… – Рассказывая, Софья Николаевна руками очерчивала силуэт платья с широкой юбкой, шляпу… – Вот так был уложен серебристый газовый шарф на шляпе. Вот так он завязывался. Очень необычное одеяние! Серебристый пояс, сумочка, туфли, серебряные украшения! Сразу видно: художница, неземная девушка! Во-вторых…
Юрка перебил:
– Это да. Это было. Кузя любила, чтобы сразу и – наповал.
Пока Софья Николаевна увлеченно вспоминала, Юрка внезапно побледнел так, что это стало заметно даже сквозь темный загар. Софья очень обеспокоилась.
– Юра, Вам нехорошо?
Юрка с силой протер лицо ладонью.
– Нет, все нормально. А картины-то понравились?
Софья вглядывалась в него, стараясь определить, что случилось, и ответила, думая совсем о другом.
– Да, очень понравились. Хотя, честно говоря, я просто смотрю, как зритель.
– Может, что-то особенно запомнилось?
– Юра, это уже не важно! Я вижу, что Вам плохо! Давайте я Вас к Тоне отведу!
Софья взяла Юрку за рукав и потянула в сторону подъезда, но он отдернул руку.
– Не надо. Я сам.
Резко поднявшись со скамьи, он сделал несколько быстрых шагов, потом остановился и бросил через плечо:
– Я тоже был участником той выставки.
Он опять смотрел в сторону, что-то припоминая.
– Знаете, у меня когда-то была серия этюдов. Не пришлось закончить... Один из них так и назывался «Привязанность». В центре картины – он и она, лицом друг к другу. Нагие. Такие Адам и Ева...
Глаза Софьи Николаевны округлились в невысказанном вопросе.
– ?
Юрка замахал ладошками.
– Нет, нет! Не подозревайте! Все очень пристойно. Будто-бы они в трико, без подробной прорисовки... Да, так вот: их руки и ноги – связаны попарно. Фигуры отклоняются, как в танце. А вокруг – вот эти самые этюды: мачта с человеком, галера и все прочее, о чем – слушай раньше... Парочка, конечно, влюбленная, жизнерадостная. Да и я был молод и очарован. Многое додумалось и понялось позже, с возрастом и в других обстоятельствах. «Привязанность» – это ведь и... распятие... Кстати, на картине, вот здесь, – Юрка обеими руками очертил холст, а затем указал на левый нижний угол, – был эскиз в профиль: распятие, а на нём он – с одной стороны, она – с другой. И связаны одними и теми же веревками, понимаете?
– Ужас! Вот это так влюбленный художник!
– Я же не виноват, что я так чувствую. Привязанность – не веревками, не цепями, а собственными жилами. Потому и рвать приходится, как говорится, «по живому».
– А как люди реагировали, зрители?
Юрка внезапно сильно оживился.
– Ох! Представьте, многие не замечали! Человеку свойственно рассматривать такую квадратную форму по часовой стрелке. Тем более, что чуть выше, вот здесь, – он показал рукой место на невидимой картине, – мачта, то есть такая же вытянутая конструкция. Над ней – галера, и так далее… – Он снова описал рукой угол квадрат и остановил растопыренную пятерню внизу слева. – А этот фрагмент обрамления основного сюжета – в самом конце траектории взгляда. Так что кое-кто удивлялся, обнаружив этот сюжет при следующем осмотре.
Юрка внимательно взглянул на Софью.
– А Вы эту картину на Ленинградской выставке не помните?
Софья чувствовала себя очень неловко. Хотя описание картины показалось интересным и значительным, ей пришлось покачать головой. Юрка вздохнул:
– Понятно… Надо же, в какие далекие доисторические времена мы могли с Вами встречаться. Забавно устроена жизнь…
2014 г.
************
Проза.ру https://proza.ru/2021/03/09/1967