Я смахиваю крошки со стола
В ладонь, как делал дед мой целый век.
Жизнь медлится, как детская юла.
Уже недолго. Нулевой парсек.
Мой дед – ровесник века, середняк,
Тамбовский корень, первый тракторист.
Молчун, не признававший порожняк.
Не коммунист, не националист.
Вот он сидит на кухне у окна,
С сапожной лапой, шило сжав в руке,
Поскольку обувь школьнику нужна,
Вот новый шов на старом башмаке.
А вот на даче среди трав и птах
Сноровисто с литовкой дед идёт -
Крестьянский сын в морщинах и летах,
Не требовавший власти и свобод.
Вот он в дверях с корзиною грибов,
Тяжёлые снимает сапоги.
И дом напоен запахом дубов.
Боровики солидны и туги.
Вот тяжело садится на диван,
Чтоб посмотреть по телеку мудрил.
Он крепок был и жилист, дед Иван,
Пока бабулю не похоронил.
Он сильно сдал. И он почти умолк.
За хлебом лишь, бывало, выходил.
Дед был, как прежде, очень здрав умом.
Не признавал ни пиво, ни этил.
Однажды вышел в булочную дед,
С авоськой, не с верёвкой и мешком.
Стоял сентябрь. В стране был полный бред
С бухим демократическим царьком.
Дед шёл за хлебом весь двадцатый век.
И в этот день взял ситник на семью,
Но что-то деда потянуло вверх,
И он взлетел к родному мужичью,
и сполз по стенке тихо на крыльцо,
Закрыл глаза и обнял тёплый хлеб.
Спокойное и чистое лицо.
Всё праведно в судебнике судеб.
Простая жизнь по Родине прошла.
Вдыхает хлеб седая ребятня.
Я смахиваю крошки со стола
В ладонь, как делал дед мой до меня.
06.03.2021