О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ
(Из книги "О людях и для людей")
Глава 20. САМЫЙ ДОРОГОЙ И БЛИЗИЙ ЧЕЛОВЕК
Странная штука жизнь! Казалось бы, нельзя забыть самое дорогое, самое светлое, самое близкое и родное, но время постепенно сглаживает всю боль и остроту потери и, казалось бы, вопреки всему самому невозможному, ты продолжаешь на удивление себе опять жить, но это уже у тебя получается совершенно иная какая-то жизнь. Правильно говорят, что в течение своей жизни человек проживает их несколько. И первая из них это детство и юность. А вернее, всё время жизни, пока жива мама. И потому у одних эта жизнь длиннее, у других короче. И я по сей день сожалею о том, что мои родители рано ушли из жизни, едва достигнув пенсионного возраста.
Казалось бы, как можно забыть маму, её дорогие черты лица, тепло её рук, ласковый и всё понимающий взгляд, забыть всю боль её сердца, всё те её переживания, страдания и беспокойство за нас, своих детей, забыть её бессонные ночи и беспрестанный труд ради нашего уюта и благополучия? Я думал, что этого никогда не забуду и не смогу без неё жить! Однако же, живу, работаю, и радуюсь жизни. Ещё в школьные годы, читая внутренний монолог Олега Кошевого о руках его матери, я со слезами на глазах думал, что точно также я мог бы сказать и о руках моей мамы. Сколько же ей пришлось вынести за свою жизнь всяких тревог и волнений, напряжённого труда, причём молча, ни на что не жалуясь? А счастья в жизни ей выпало не так уж и много.
Вот потому, когда она чуть подросла, а младший (года на два) её брат Саша, в честь кого и я был назван, устроился работать на тульский патронный завод, то он не замедлил перетянуть и её в город и устроить работать на этот завод на токарно-револьверном станке. И стала она там точить гильзы. Помню, как она рассказывала: «…Подойдёт, бывало, мастер к моему станку: «Ну, что Татьяна, а на десяток, второй больше выточить сможешь?». «А почему не смогу? Смогу!». Постараюсь и сделаю. Вот я и стала передовиком и стахановкой. И на демонстрациях, вот также, как и сегодняшняя молодёжь, смелая была, в полосатых футболках и белых трусиках в физкультурных колоннах ходила. Ведь я тоже тогда очень молода была: лет пятнадцать- восемнадцать!».
Не знаю, может быть, в её жизни это и было самое счастливое её время? Кто знает? Но мне почему-то кажется, что в семейной жизни она была и не очень-то счастлива, хотя, как знать, может она и любила моего отца, раз всё сносила, а может просто всеми своими силами, рано оставшись сиротой, стремилась сохранить семью и не оставить детей без отца сиротами? Как знать? Да и не хочу я быть судьёй своим родителям. Передо мной их свадебная фотография, где оба очень счастливые и красивые, головой к голове, засняты мои родители. И это было время их молодости и любви. Я думаю, что отец, всё-таки, очень любил мать, думаю, что и она его, и оба просто не могли жить без своих детей. Иногда мама и сожалела: «А ведь за мной ухаживал степенный и порядочный парень, потом ставший лесничим. Бывало, приедет из леса на телеге, привяжет к своему забору лошадь и ждёт, когда я мимо пройду. А я тогда в соседнем доме жила на квартире. Так вот, когда мы уже поженились, прибегает однажды отец домой и говорит: «Оденься в самое лучшее, нам нужно срочно по одному важному делу к моим родственникам сходить …». А сам меня под ручку и мимо той телеги с моим вздыхателем провёл. То есть, показать, что я уже замужем и не свободна. А кто это знает, может моя судьба и иначе сложилась бы?». Нет, не сложилась бы, видно так предопределено было Богом. Ведь говорят же, что браки свершаются на небесах, правда не всегда удачные, но тогда и здесь вносятся, видимо, свои коррективы.
Мне кажется, что уйдя из жизни тридцать три года назад, наша мама своим теплом и молитвами и сейчас в этой жизни оберегает нас от всех бед, молится за нас и берёт на себя наши грехи, вымаливая прощения за все наши неразумные и поспешные поступки. Она жертвует чем-то ради нас, испытывает какие-то страдания и муки, как это было всегда и в реальной её земной жизни. Странное дело, но именно на ней, – слабой, тихой, покладистой, незаметной, на самом деле и держалась вся наша семья. Откуда только у неё брались силы? Ведь в нашей крохотной коммунальной квартирке, при семье в шесть человек, где детей мал, мала, и меньше, полы всегда блестели чистотой, как яичный желток! Половые доски в те времена были некрашеными и мама их мыла с ножом в руках! Бельё всегда было свежим и чистым, субботний день был банным и постельное бельё еженедельно менялось. Готовила мама просто превосходно, вкусно и сытно. А какие она пекла пирожки! Чудо? Мы однажды с дружком Витей Суляевым пришли из школы, так вдвоём целое эмалированное ведро пирожков с повидлом, рисом с яйцом, капустой и яблоками в один присест умяли. Пирожки и ватрушки были просто обязательными у нас к каждому празднику, в каких бы финансовых трудностях семья ни находилась.
А жили мы совсем не богато, довольно-таки труднова-то. Если бы ни куры, да поросята, картошка с огородов, то, возможно, и совсем бы голодали. Особенно, когда отец начал работать личным водителем председателя райисполкома, когда брат старший стал студентом художественного училища. На сталинские деньги отец получал тогда тысячу рублей, на хрущёвские это сто. Из них всякие вычеты и подоходные налоги, так это всего рублей восемьдесят. Из них отошлёт брату рублей сорок, а сорок и нам всем на пропитание. Благо, что за квартиру платили тогда всего чуть больше десятки. Вот и вертелась мама на эти копейки, но никогда не теряла присутствия духа и говорила нам: «Ничего, проживём! Мы здесь и картошки наедимся, а ему-то, брату вашему, учиться надо, в Москве-то ведь живёт, то краски купить надо, то бумагу, да и поесть в столовой тоже надо…». Родителям очень хотелось, чтобы мы все выучились и стали людьми, о чём они сами не могли и мечтать при их-то сиротстве.
И если честно сказать, не всегда у нас была и тюря на постном масле, хотя и это было. Была и толчёная картошка с чесноком, а чеснок с луком я до сих пор просто обожаю. Были и «теруны», то есть, картофельные блины, которые до сих пор являются моим деликатесом. До сих пор я их люблю, иногда и делаю, несмотря на протесты молодёжи. Приходилось мне ходить и к соседям, занимать рублик до получки, купить хлеба и подсолнечного масла для «терунов», сахар для чая или киселя. Но, в целом же, мы особенно и не голодали, у нас в подвале постоянно стояли бочки с капустой, огурцами, помидорами, мясом, картошки был полон закром до потолка. Бывали ещё и мочёные яблоки. И это все, опять же, дело рук нашей мамы.
Сколько я себя помню, она была постоянно в работе. С утра растапливала печь дровами и углём, готовила нам еду, а свиньям месиво. Мыла, стирала, убирала, украшала, штопала, чинила, лечила, ходила по магазинам. И здесь ей, чуть подрастая, мы с сестрой старались во всём помочь. При такой куче детей, она постоянно где-то работала: то на кухне в пионерском лагере летом, то чистила от снега железнодорожные пути на узкоколейке «Лихвинке», то работала в заводских столовых или в душевых, то на гаражной заправке автомобилей бензином, то на Косогорском продовольственном рынке. И здесь мы со всех сил ей старались тоже помогать: чистить снег, мыть прилавки. Помню, как ей очень не хотелось ехать, и она даже слегка побаивалась, работать на продовольственном рынке в посёлке Скуратово, где ей нужно было временно заменить человека, ушедшего в отпуск. И с ней вместе работать в Скуратово ездил я, в качестве малолетнего охранника.
Но более всего, мне казалось, я никогда не смогу забыть её тёплого взгляда, нежность и ласку её рук, доброго, разумного совета и успокаивающего тёплого слова. Мама растворялась во всех нас, жила нами. Она никогда не была на виду, всё ей в семье доставалось в последнюю очередь, как в еде, так в одежде, в отдыхе, но без нее у нас ничего никогда не решалось. Но ней держалось всё. Всю жизнь она проходила в плюшевой жакетке, а зимой часто и в резиновых сапогах, и лишь только в конце жизни, когда я подрос и стал работать, у неё появилось тёплое зимнее пальто, почему-то сиреневого цвета, оренбургский тёплый платок, осенний плащ, но к тому времени она уже была тяжело больным человеком.
Это случилось, где-то в году семьдесят первом. Младшая моя сестра Валя уже была замужем, и у неё родился сын Игорь, так что мама уже была дважды бабушка. У старшего брата Валерия тоже уже был сын Женя, который родился в 1965 году. Я как раз в этот год был в армии, между Томском и Красноярском. Холод, зима, и вдруг телеграмма от брата: «Поздравляю! Ты стал дядей!». Вот так сюрприз! А теперь я уже был дважды дядя. Старший брат жил отдельно вместе бабушкой-тёщей, а в нашей квартирке на улице Шмидта теперь расселилось семь человек. Спали, кто где. В тесноте, да не в обиде. Всё бы было ничего, если бы ни страшная мамина болезнь! Это известие выбило меня из колеи. Весь первый семестр второго курса я не мог взяться за книги, не мог ни читать, ни думать, ни писать. В конце семестра решил взять академический отпуск по причине болезни мамы и отправился за справкой к лечащему врачу-терапевту Олегу Ивановичу Карандееву в поликлинику. А тот, посмотрев мою зачётку, и увидев в ней только одни пятёрки, отсоветовал: «Да сдашь ты всё летом, за два семестра сразу, вон у тебя какие оценки! Зачем год терять?». Сдал, конечно, но только теперь по педагогике и методике, по школьной гигиене у меня появились тройки. И это были мои первые и единственные тройки.
О болезни мамы знали мы, только мы, её дети, стараясь этим известием не выбить из колеи отца. И может быть, только благодаря этому она прожила с нами столько ещё лет, до конца почти ноября восемьдесят второго года. Мы пытались её не огорчать, но потом личные семейные жизни наши складывались так, что без этого оказалось никак не обойтись.
А.Бочаров.
2000.