Поэма
Инне Гудошниковой посвящаю.
Склонись хоть ты пред гением моим!
Стань существом из многих миллионов
единственным, еще перед живым
ко мне клонившимся, коленопреклоненным,
распахнутым, - так ластилась к дождю
земля, так прыгает на грудь собака
к хозяину, неся белиберду
блаженнее, чем музыка у Баха.
Так божий дар обходит власть удил,
презрев позор, наветы, наговоры...
Пойми меня, я - не простолюдин,
мой крест - кружить над фауной и флорой...
Моя душа похожа на радар,
способный выловить из шумов улиц праздных
одну волну, в какой бурлит нектар,
бьет аромат желаний неотвязных.
Пчеле преступно преданною быть
одним цветам. Их совершенный разум,
нацеленный на мед, на будущую нить
янтарную, вмещает все, что глазом
окинуть можно - весь тончайший спектр
пыльцы, оттенков, запахов, нюансов,
процеженных чрез фильтр высоких нег
изысканнейших оргий ренессанса.
Кружусь... Жужжу... И развращенный вкус
капризничает, пробует приметы...
И прежде чем медку упасть из пчельих уст,
любовь спалит ее, как небосклон - комета.
Я деве говорю: забудь про страх и стыд,
как нищему, подай посланцу Аполлона
хоть зернышко с трепещущего лона.
Прелюбы сотвори. Господь тебя простит.
Ты пальчиком разгладь ему шершавость рта
запекшегося - и замрут, и распрямятся стоны,
и он живым сойдет, живым сойдет с креста,
твоим прикосновеньем воскрешенный!
Ужели ни в одной не повторится жест
всемилости, как это содрогнулось в Магдалине,
и мир изъест корысть, и нет живых божеств,
последние - все в мраморе да в глине.
Я иногда тебя сопоставлял
в порыве обожания... с Аспазией Перикла,
с Галой Дали, с... забыл, с - кому построен Тадж-Махал, -
с жемчужиной, в лучах какой постигла
душа знаменьем рока: вслушивался в камертон
твоих священнодейств, в заглавный символ, (в лиру
Орфея, в скарабея, значит, буду - фараон!),
в знак высших воль парить над этим миром,
и Ариадны тоненькая нить
вела всю жизнь и промысел и нерв мой
на встречу с той, с единственной и первой.
С какой и в смерти не разъединить.
Я пью давно уж из других ключей:
Вселенная мне ближе, чем корыто.
Пусть стих себе бежит привольней и звончей...
Я вышел вновь нагим под стрелы Немезиды.
Мне защититься нечем. И помочь
мне некому. Но я не беспокоюсь.
О чем скорбеть? За окнами - божественная ночь.
Мне Афродита ставит точку в повесть –
и чувствую, как изменился ритм
времен, как крошится мой сумасбродный гений,
но чувствую - лечу... лечу к мирам иных молитв,
пригубив первый луч из звезд и откровений,
И больше нет... былых болезных ран,
вздох строится в другой клавиатуре,
и подо мной - один бескрайний океан,
и надо мною - нет конца лазури.
6–19 января 1999 г.