И яблоня, веткой крестясь,
последней уходит из сада...
Что ни вечер,
в полуподвале,
где высокие потолки,
а в окошки заглянешь едва ли,
так узки они и низки,
за большим столом,
трёхметровым,
вся Россия, как есть, сидит,
на бачок десятилитровый
самогоночки тёплой, новой,
зачарованная, глядит…
Вань, а Вань, как на Катьку-то
пялится
«новый русский» –
слюна на груди!
А иначе, почто он тут вялится
с миллионами,
посуди?
Третий раз посылает за сёмгой,
дети жвачку ушами жуют…
Дай-ка, выпьем за «мерсик» твой, Сёмка,
и за «бауманский» институт!
Ты в «термехе» волок, в «начерталке»,
я – в ЭРИ, в «сопромате», в АФУ…
Нынче доки мы в рыночной свалке
да ещё у Катюхи в шкафу,
меж душистых её нафталинов
и французско-российских потов
в проявлениях недюжинных –
«будь готов!»
Вон один уж готов…
Инженеришка из КНИИТМУ,
хоть не пил,
от жратвы – соловый…
Уж полгода не платят ему,
здесь жирует, в бесплатной столовой,
держит брюхо руками…
Битком!
Ест без хлеба, язви его душу!
И уходит тайком с кульком –
деткам тоже ведь надо кушать.
Элька-Флейта, та ходит поплакать,
вынет доллары из колгот,
сядет в угол, обнимет собаку,
и ревёт себе, и ревёт…
А Кузьмич наш?
У этого строго:
стопка, яблочко, борщечок,
И – за ширму.
Устал с дороги,
притомился жучок-челночок…
Третий раз через две границы
за полгода,
туда-сюда!
Пусть ему,
ну хоть кульман приснится,
Где корпел, или уж секс-девица,
а то всё – поезда, поезда…
И кого тут у Катьки нету?
Все прослойки и все слои…
Вот те, Вань, и страна Советов!
Ну, кого?
Ну кого, Вань, – за это?!
Надо ж, кончились сигареты…
– Да чего там, бери мои!
– Что разнылся, нудишь, как комар? –
Подымается Русь,
подымается!
– Да куда же подъём тот девается,
если, глядь,
уж совсем загибается
на Руси стар и млад, млад и стар?
Ну, а тот, кто жирует,
его,
говорят, уж тошнит самого
от жиров тех –
не естся, не спится,
наш ведь, русский,
привычный делиться,
кинет «мятых» нам из сапога!
Подождём, баба Маня?
– Ага…