«Луга в ромашках все,
трава не скошена,
а по лугам, в росе —
галопом лошади
летят, как песнь поют —
золотогривые,
хвосты им в кольца вьют
ветра игривые...».
А эти сбились в круг
немой опаскою,
в глазах сквозит испуг,
чай, не до сказки им —
не приласкать на миг
простому встречному,
лишь тычут мордами
в мешки заплечные.
Прибой смывает след
стальными волнами,
здесь ни травинки нет —
пустыня голая
легла песками да
морскими мелями —
горчей слезы вода
у моря Белого.
Потом придёт зима
с позёмкой, стужею,
давно пусты дома —
на воле сдюжат ли?
Смеётся дед светло
и треплет рыжего:
«Мы всем смертям назло,
не бойся, выживем.
Поди, не конный бал
балета венского —
крепи узду, судьба,
мы ж Кузоменские!;
ещё не факт пропасть,
пускай и брошенным...
У вас в раю сейчас,
мои хорошие…
горит огнём закат,
свежеет к вечеру,
раскрыв крыла, летят,
лучом расцвечены,
гнедые по лугу
златыми птицами,
гарцуют молодо
пред кобылицами,
берут с руки сполна
губами жадно, и
ласкает их волна
ручья прохладного —
ступают бродами
о камни шаркая,
и студят водами
копыта жаркие...».