В неравной схватке с медведём
Звал однажды я подмоги,
А Алик, ить его конём,
Уносил грибы и ноги.
За груздями мы ходили,
А ведь нас предупреждали:
Бродит мол медведь в чащине,
Лучше б дескать обождали.
Но жадность в нас возобладала
Или, может быть, от скуки
Взяли нож, ружьё и сало,
Эт самое – и ноги в руки.
А в лесу вошли в горячку,
Разбрелися – кто куда:
На опушке – Алик, в чаще
Промышлял, конечно, я.
Начал я с одной полянки.
После теплого дождя
В молодой зеленой травке
Грибов стояла просто тьма.
Долго же на той поляне
Не мог я спину разогнуть:
Вроде бы пора, устал я,
А они все пруть и путь!
Раз – рябинник шевельнулся,
Я – ружьё на вскидку хвать;
Притих, прислушался, пригнулся,
Приготовился стрелять.
Вдруг раздвинулся рябинник,
Думаю, быть может – леший;
Смотрю: торчит меж веток куцик,
За ним стоит весь зад – медвежий!
Шибко я тогда пугнулся
И от страха по гачам
Сделал выстрел; стало грустно,
Что попал лишь по кустам.
Мишка резко развернулся,
Я – за пулей в патронташ;
От удара увернулся:
У меня же всё же стаж.
Но пуля – сука – вон не лезет,
Алик – чёрт глухой – молчит,
А медведь все драться лезет,
Скалит зубы и ворчит.
Чтобы мишка не кусался
Схватил его я за язык
И дёрнул так, что оказался
В моей руке его кадык.
От боли он взревел как надо!
Я, вроде, бросился к кустам,
Но цепкая медвежья лапа
Меня держала как капкан.
Тогда сошлись мы не на шутку.
Я нож вонзил ему в грудину,
Он зацепил меня за ухо
И скальп снимал с меня, скотина!
Одной рукой бил по инерции,
Другой – ножом в его груди
Искал его медвежье сердце я,
Но ничего не мог найти.
Боролись мы с тем косолапым,
Он сам собою, я – ножом,
Но скоро как говно с лопаты
Слетел и лёг я под кустом.
Кожа спущена до пяток,
Прокушена одна рука,
Тогда, признаться вам, ребята,
Подумал я, что мне – хана.
Медведь подмял меня, играя,
И начал жамкать по привычности,
А мне минута та страшная
Казалась вечною годичностью.
Лишь пришла ко мне догадка,
Что домой я не вернусь,
Как я увидел рукоятку –
Тут пропала моя грусть!
Нож завис в груди медведя,
И как в подарок для меня
В сердце самое смотрела
Оконечность острия.
Щелкнул я по рукоятке,
И хорошо по ней попал!
Я потом еще дивился,
Как мишка сразу не упал.
Он слез с меня и попытался
Уйти куда-то, но – куда!
На передних подтянулся,
Зад просел, потом – упал.
Уже он кончился, конечно;
Сел угрюмо в стороне;
Ноги задние, как ветошь,
Лежали рядом на земле.
Толь как сонный, толь как пьяный,
Будто колос на ветру
Наклонялся влево, вправо –
Ясно, в общем, почему.
Потихоньку он сложился.
Видно, был уже мертвой;
Лег вот так: как будто рылся,
Как он любит, головой.
Что тогда со мною было –
Об этом лучше умолчать;
Но, если честно, с карабина
Я сам себя хотел стрелять.