Прощальный бал.
Более сорока лет живу в своём маленьком Эссо на краю света, но, чтобы на Покров День земля не видела снега – такого не помню. Долгую, тёплую, странную осень подарил Господь в этом году Камчатке: до конца октября ни застывшей земли, ни снега. Только к двадцатому числу слегка примёрзла, родная, и 22 октября, наконец-то, сошёл на землю снег и сразу покрыл её хорошим, основательным покровом. Но, большому крестьянскому хозяйству, да на две старые руки и одну, такую же, совершенно не молодую спину, никакой долгой осени не хватает. Ложится снег, а у тебя и там не прибрано, и другое не сделано. Дни короткие, темнеет рано: к семи часам вечера - египетская тьма. Вот и приходится надевать на голову «шахтёрский» фонарик и доделывать упущенное. Так было и в ту удивительную ночь. Большого снегопада уже не было, отдельные снежинки ещё кружились, падали на землю, облачность высокая - ближайшие сопки чётко прорисовывались на фоне светло-серого неба. Ни звёзд, ни луны. Только свет ближайших фонарей и это изумительное ночное свечение чистого, белого снега, от которого самая пасмурная ночь зимой, всё-таки гораздо светлее осенней.
На улице, за домом, в большой овощной мойке в виде старой чугунной ванны с металлической сеткой, целая гора намытых с вечера рассадников, ящиков и прочих растениеводческих принадлежностей: мелкий инвентарь, различные тяпки, царапки, рыхлители, тщательно вымытый агроспан и прочее. Ношу и укладываю всё это «богатство» в сарай, на зимнее хранение. Рядом, за высоким забором – рабицей, как всегда в ночное прохладное время, поднимается пар от большого бассейна с термальной водой. Поднявшись, он распадается на отдельные клочья облакоподобного тумана, которые подхватывает небольшой ветерок и причудливо разносит по всему небу, где они расплываются, исходят до полного исчезновения. На смену им поднимаются очередные клубы пара – обычная картина. Тишина, такая глубокая тишина, которая часто опускается ночью с первым большим снегом, накрыла весь мир. Даже не тишина, а какая-то глухота природы, когда даже громко кашлянуть как-то неудобно, словно у колыбели спящего ребёнка. За работой время от времени поглядываю на небо, как будто что-то неосмысленно беспокоит. Потом замечаю: как-то странно двигаются на небе эти самые клочки пара от бассейна, или небольшие облачные скопления – то разбегаются в разные стороны, то быстро несутся навстречу друг другу, сливаясь в одно большое облако, в центре которого ясно видится какое-то свечение. Наконец, до сознания доходит, что это никакие не облака и не пар, это что-то однозначно живое. Бросив рассадники на землю, стою завороженно посреди своего «Эльдорадо», задрав голову к небу с суеверным холодом в груди. Да, нет, же, нет! Вон они - быстро несутся обратно, то сливаясь в группы, то рассыпаясь снова на мелкие части. Вот уже совсем близко, над высокой водокачкой, что висит указующим перстом над моим участком. Вот снова столкнулись в одно живое облако и закружились хороводом по всему видимому небу и снова разлетелись огромным, во всё небо, светящимся веером наподобие новогоднего фейерверка. Совершенно живое, осмысленное движение, очень похожее на танец в ночном небе.
Холодный страх перед непонятным явлением вошёл в душу – на мобильном телефоне ровно полночь, нечисть какая-то? Всегда, когда меня посещает чувство страха перед чем-то непонятным, или в лесу, рядом с медведем и во множестве подобных человеческих ситуаций, я беру в руки свой нательный крестик, целую его трижды и против часовой стрелки начинаю строить им вокруг кресты под молитву «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…». Эта молитва всегда помогает безотказно. Так и в этот раз: стою, крещу этих летающих и светящихся в небе над моим домом, читаю молитву. Только бесполезно, не действует. Вздыхаю с облегчением – значит не бесовщина, что-то иное. Потом соображаю, что своими близорукими и оперированными глазами вижу-то совсем плохо. Может там что-то есть, в этих живых облаках? Бегу домой за очками: хоть и небольшая от них помощь при катаракте, но всё-таки….
Когда я снова вышла из дому, вся весёлая компания кружилась, резвилась над «Эльдорадо», выписывая в небе немыслимые па неведомого, завораживающего танца. Надев очки, я поняла, что это действительно танец, танец множество крохотных живых звёздочек, собравшихся непонятно зачем в ночном небе над Эссо. То, что я сослепу приняла за белые клочки тумана или облаков, оказалось скоплением этих самых светящихся в пасмурном небе, летающих и резвящихся, маленьких, совершенно живых звёздочек. Приближаясь, они становились отчётливо видимыми, удаляясь, принимали вид светлого, облачного скопления. В полёте от него отделялись несколько особей, улетая в другую сторону. Иногда от всей группы, отделялась одна такая светящаяся точка и летела по своему усмотрению, примыкая к другой группе.
Долго стояла я ночью посреди огорода в полном недоумении, ничего не понимая в происходящем и даже как-то сомневаясь в реальности и полном здравии своего рассудка. Но затем решила прибегнуть к помощи фотоаппарата. Хоть и ночь, но должно же хоть что-то там появиться! Так и сделала. Ну и пришлось же побегать мне с ним по участку, пытаясь уловить какое-то более или менее крупное скопление светящихся особей! В темноте фотоаппарату нужна большая выдержка, а за это время от быстро летающего объекта удавалось поймать только реденький хвост отстающих особей. Но, всё-таки они отчётливо запечатлелись на всех снимках, как ярко светящиеся точки на чёрном фоне неба, то более крупные, то совсем маленькие. От души отлегло – со мной всё в порядке!
Я просто стояла и наслаждалась этим зрелищем. Время уходило, а они всё танцевали и танцевали в небе, то улетали далеко за сопки, то возвращались назад, то выстреливали фейерверком. Было ясно, что танец этот совершался в небе не только над моим «Эльдорадо», а над всей долиной, над необозримо большим пространством. Представляю, что это за зрелище, если на него взглянуть сверху! А между тем, одна из групп, пролетая ниже водокачки, пронеслась совсем низко над моей головой, и я совершенно отчётливо услышала птичье чириканье. И тогда поняла суть происходящего: огромное скопление маленьких птиц (а что они маленькие, было ясно из этого самого чириканья) поднялось в ночное небо, чтобы совершить вот этот самый, волшебный танец прощания со своей родиной. Выпал глубокий снег, покрыл землю постоянным покровом. Настало время улетать на юг. Многие из этих птиц уже никогда не вернутся назад - сколько погибнет их в жизненных перипетиях! И так короток срок их жизни! А родина она и есть Родина! Вот и кружат, летают маленькие над землёй, где родились. В последний раз летают и поют ей свои прощальные песни. Что чувствуют они сейчас, кружась в темноте небесной над белой, занесённой снегом землёй, где они оставили свои опустевшие гнёзда?
Озябнув, я возвратилась домой. Отмывшись от трудов, поужинав и помолившись, выключила свет и подошла к окну, чтобы ещё раз взглянуть в это летающее и светящееся пасмурное небо. Было около трёх часов ночи, или уже утра? Птицы всё так же летали, кружились, светились и танцевали последний танец в небе своей родины. Я поняла, что с рассветом они улетят на юг. И подумала: многому нам, людям, вершине творения Творца, можно поучиться у этих маленьких созданий, хотя бы вот этой неистребимой, огромной, как небо над ними, любви к Родине, заставившей их объединиться в большую стаю, подняться среди ночи в небо и всю ночь совершать в нём танец любви и прощания. Так и прошла эта странная, долгая ночь. Я не увидела конца птичьего ритуала прощания – к утру сон победил меня.
Весь следующий мой день прошёл, как в тумане, в ожидании ночи. Разумом я отчётливо понимала, что чудо уже не повторится. Чудеса вообще имеют дурную привычку не повторяться! Птицы улетели. Не нужно ждать ночи – небо будет пасмурным, серым и пустым. И только глупые долговязые фонари будут торчать из земли, мешая напряжённо вглядываться в облачную туманность неба. Но, душа никак не хотела смиряться с таким положением вещей. После полуночи я снова сидела у окна, тупо вглядываясь в небесную неподвижность. Даже снежинки перестали кружиться и плясать. Действительно стало серо, пусто, сонно и больно, как после похорон близкого человека. Ну почему, почему за свои шестьдесят восемь лет я ни разу не увидела этого чуда над своей головой? Ведь частенько осенью приходится допоздна задерживаться на участке. Шестьдесят восемь раз я могла с волнением и слезами на глазах наблюдать прощание птиц с родиной, взглянуть на эту картину сверху, из самого неба. Смогу ли я ещё раз увидеть это чудо, если свершается оно только в одну из осенних ночей, один раз в году? Почему мы такие слепые? Многое, многое прекрасное проходит мимо нас незамеченным. Сами не видим, детям не показываем. Самое страшное, что слепота эта не физическая – душевная, трудноизлечимая: чаще глядим под ноги, в землю, чем в небо и вокруг, за пределы своих меркантильных интересов.
Одного никак не могу понять: почему птицы светились? Причём, светились, скорей всего, только спереди, может грудь, подкрылья или ещё что-то? Ведь когда стая улетала, поворачиваясь спиной к наблюдающему, она просто превращалась в светлое облачко. Когда возвращалась, приближаясь, каждая особь светилась в небе яркой звёздочкой. Отдельные птицы пролетали совсем низко и светились ярко, отчётливо. И это не был свет отражения: ни луны, ни звёзд! Пролетая очень высоко в небе, большая стая светилась ярким ядром в центре её, где скопления птиц было плотнее, и рассыпалась мелкими яркими точками по краям, где было свободнее. Почему светились птицы? Не знаю. Но, если даст Бог ещё год жизни, у меня будут бессонные ночи в октябре: я буду ждать.
08. 11. 2014 г.
Поющее небо.
Эта прошлогодняя осенняя история 2014 года, так взволновала и даже потрясла меня, что нередко в долгие зимние, голубые от лунного света ночи, стояла я у окна, вглядываясь в облачные скопления неба.
А за тем пришла весна со своими заботами и трудами, навалилось на плечи лето и мой большой участок земли, размером более двадцати одной сотки, разработанный до последнего сантиметра под выращивание хлеба насущного и всякой цветущей радости, потребовал от меня всех, без остатка, моих, уже далеко не великих сил. Но я, как и обещала, ждала осени, чтобы ещё хоть раз увидеть это чудо – осенний обряд прощания перелётных птиц со своей родиной. Поскольку в 2014 году это случилось 22 октября, то до этого месяца я не наблюдала за небом. А зря! Не учла старая голова, что осень 2014 года была необыкновенно тёплая, поздняя, снега не было до самого конца октября. А в 2015 году всё встало на свои места. Бесснежный сентябрь был очень холодным. К концу месяца земля сильно промёрзла. От бескормицы и холода перелётные птицы, не дожидаясь снежного покрова, улетели раньше, очевидно ещё в сентябре. Проворонила, старая ворона! Целый год ждала и пропустила это чудо!
Прошёл ещё один год, наступила ещё одна осень, полная тяжёлого земляного труда и прочих крестьянских забот. И отыгралась же она за всё это, необычно жаркое и сухое лето 2016 года! С конца июля зарядили дожди. Весь август был сырым и душным. Но, уже к началу сентября установились довольно крепкие утренники, перемежающиеся с реденькими, нудными дождями, ко второй половине месяца плавно перешедшими в такой же реденький и нудный снежок. Днём он ещё сходил, образуя на поверхности подмёрзшей земли жидкую и скользкую субстанцию. Но, за долгую осеннюю ночь земля снова подмерзала и покрывалась небольшим слоем лёгкого снежного пуха. Конец сентября и начало октября – у нас самое трудное время на огородах. Нужно по-быстрому выкопать и прибрать картошку, снять с грядок овощи, очистить всю эту огромную площадь от ботвы, всяких растительных остатков и сорняков, щедро покрывших землю за эту беспросветно сырую осень, прополоть, убрать листву с малинников, связать, уложить её поближе к земле – иначе замёрзнет! И этот мокрец, от дождей покрывший за месяц толстым слоем вес мир! А ещё 30 погонных метров парников. А ещё огромная, многотонная куча навозного перегноя, которую нужно разнести по грядкам и парникам, занести его и сложить в небольшие кучки для весенней посадки под капусту, тыквы, зелень и картофель. Всё это нужно перекопать, приготовить к весне, потому что эта одна, огромная куча, оттает весной только к концу июня, не раньше. Весной этого уже никак не сделать – посадки на моём «Эльдорадо» начинаются с начала мая. А парники вообще накрываются плёнкой в конце марта, когда ещё зима в разгаре и морозы не шутейные. А тут ещё, как назло, ранняя и холодная осень, прямо зима с сентября!
В такую неблагополучную погоду, да на одни старые руки – не до птиц было мне в эту осень, и не до неба! Кроме того, излишки собранных овощей нужно ещё куда-то реализовать, что в селе, где у каждого дома свой огород, очень непросто. А главная беда – озимый чеснок. Культура эта очень выгодная. Потребность на неё высокая: каждый год увеличиваю площадь посадки под озимый чеснок, но всё равно всем желающим его не хватает. Кроме того, в моём случае это огромное облегчение весенних работ – копать и сажать его весной не нужно, с осени посажен! Только слегка подрыхлить, да следить, чтобы не зарос сорняками. Полива, в сухое время он, правда, требует постоянного и обильного. Но, поливать-то всё равно все грядки приходится…. Срок его посадки у нас – самый кончик сентября, до 5 октября. В этом году отвела под чеснок целых две сотки земли на новом, приросшем к «Эльдорадо» участке, жутко загаженном предыдущими хозяевами многолетними сорняками и всякой заразой. Картофель там сажать нельзя. Вот и пришлось под чеснок, капусту да овощи отвести всю эту, почти пятисоточную площадь.
Но вот пришло время сажать чеснок, а земля уже подмерзшая, покрытая за осень мокрецом и осотом, вперемешку с клевером и прочим безобразием. А дни уже совсем короткие. Да ещё раньше времени этот снежок на голову! Ведь до 14 октября, до Покрова, не его время! Всегда на Покров день снег у нас ложился. А в этом году с 17 сентября, да почти каждый день…. Копать сырую, глинистую почву осенью и так очень тяжело – налипает на лопату. И вспахать нельзя – вспашка жутко размножает корневища осота, который и так всячески укорачивает жизнь несчастного растениевода, допустившего его на свой огород и не желающего травить родную землю Раундапом и его производными. Слава Богу, придумали добрые люди «шахтёрский» фонарик! Пристроила его на лоб, в карман запасные батарейки и, как царевна-лебедь, с собственной звездой во лбу, хоть всю ночь ковыряйся в своём мокреце и осоте, хватило бы сил и терпения!
В эти три, незабываемые ночи в самых последних числах сентября, так и было. Уже очищенный от мокреца участок, отведённый под чеснок, нужно было тщательно перекопать и выбрать корни осота, крапивы и прочей такой же «радости». Затем сформировать гряды, посадить поглубже приготовленный и обработанный для посадки чеснок, замульчировать его сверху хоть немного перегноем на случай неадекватной зимы. Обычно мой чеснок не вымерзает. Сажу его уже более сорока лет. Он давно уже ко всему привык. Оттого и пользуется таким спросом – часто на посадку покупают. Но, бережёного, и Бог бережёт!
Больше недели ушло у меня на этот каторжный труд: лопата тяжело пробивается через подмёрзший верхний слой земли. Промокшие от растаявшего снежка и сырой земли руки, от инвентаря, мёрзнут так, что приходится всё время менять перчатки и отогревать их на горячих трубах с термалкой, которыми щедро опутала мой участок соседская близость насосной станции «Тепла Земли». Снежок опускается лениво, редкими, крупными хлопьями. Пасмурное, тяжёлое небо казалось, вот-вот ляжет на землю. Беспросветный мрак, холод, сырость и грязь. И только долговязые фонари упрямо пробиваются через реденькую марлю снежка, добавляя света к моей «звезде во лбу». На общем, белёсом от снега фоне земли, странно чернеет уже обработанная мной часть участка, тяжёлые вёдра быстро наполняются сорняками. И уже греют и радуют душу надеждой первые, разбороненные и сформированные грядочки под чеснок: авось успею я его засунуть в землю до полного промерзания земли! И снежок в этом деле – помощник: как только окончательно прояснится погода, и прекратятся осадки, сильно промёрзнет земля. Тогда всё! Не посадишь! Забегая вперёд, скажу, что так оно и случилось. Чеснок-то я успела посадить, но небольшой кусочек этого злополучного участка таки пришлось оставить на весну в полном безобразии.
Но ещё не ночь, только поздний вечер, полный звуками человеческой жизнедеятельности. Рядом, на ферме моей дочери, механический шум от доильного аппарата, мычание коров, человеческие голоса – заканчивается вечерняя дойка, возмущённый и тоскливый от дурной погоды, лай деревенских собак, девчоночий визг и басовитый подростковый мат со стороны бассейна с горячей термалкой, лёгкий шумок от нечастых в такую пору, проезжающих машин. И ещё какой-то механический гул, и шум – общий фон звуков человеческого сообщества. Но постепенно, поочерёдно растекаются в темноте, стихают вечерние звуки. Вот замолк доильный аппарат, вот звякнул металлический запор на дверях фермы, вот фыркнула и укатила Олина легковушка с молоком, вот шумной ватагой, гогоча и всё так же бессовестно матерясь, прошествовала с бассейна молодёжь, и там стало тихо. Лишь изредка взмукивал рогатый молодняк на ферме в надежде на материнское внимание, да подвывали и тоскливо потявкивали в темноту собаки, и всё так же не таял в воздухе этот, непонятно откуда доносившийся негромкий механический гул от каких-то моторов, этот вечный, неистребимый признак присутствия человека.
И тогда я услышала эти звуки. Вернее, я их и раньше слышала, но они как-то тонули в общем вечернем человеческом шуме, как-то не доходили до сознания. Эти звуки доносились с неба, оттуда, из-за мутной и низкой завесы пасмурного неба. Звуки птичьих голосов. Сначала моё внимание привлекли голоса пролетающих лебедей. Такие редкие сейчас и родные звуки! Я думала, что уже и не осталось их у нас. Но, вот же, вот! Совсем близко. Я даже слышу лёгкий шорох их больших, сильных крыльев. Они пролетели с запада на восток и утихли где-то вдали. Но вскоре, выписывая широкое кольцо над долиной, вернулись назад и исчезли где-то в стороне заката. Так захотелось мне увидеть их, не встречавшихся мне со времени далёкой юности! Но, неприветливое, низкое небо на этот раз не пустило меня в своё таинство. А оно там происходило, я слышала! Там, за этой плотной пеленой непогоды происходило что-то необычное и прекрасное: там птичьими голосами пело ночное небо. Звуки наплывали, становились громкими, призывными и уплывали в разные стороны. Затем возвращались снова и снова. Это были самые разные голоса кружащихся над долиной птиц. Я совершенно отчётливо несколько раз слышала крики пролетающих лебедей, знакомое по Северу гоготание гусей, крики и свист пролетающих уток, их было особенно много. В Карагинском районе Камчатки, где я в семидесятые годы отрабатывала свой диплом, были шикарные перелёты. Особенно мне нравились эти странные северные гаги, которых все называли чемоданами или баулами. И в самом деле, крупное и тяжёлое, покрытое густым пухом и перьями их тело, имело до неправдоподобности маленькие крылья, которыми они вынуждены, чтобы лететь, работать быстро-быстро, так быстро, что от крыльев этих стоял свист. Может быть, я ошибаюсь, но такой же свист я услышала с этого поющего сегодня неба. Этот свист и крики гагары, которые ни с чем никогда не спутаешь, услышав хоть раз в жизни. Откуда они здесь, в самом центре Камчатки? Это морские птицы. Может быть, это просто перелётные, с одного побережья Камчатки до другого?
А звуки всё нарастали и нарастали в своём вавилонском разнообразии. То становились громкими, совсем близкими то удалялись снова и исчезали совсем. Оттуда, с неба, доносились самые разные птичьи голоса: клики лебедей, скрипучие гусиные голоса, крики уток, какое-то посвистывание, гоготание, попискивание, чей-то разбойничий свист и, похожее на кошачье, мяуканье, громкое шиканье, скрип и мелодичные, певучие, плачущие, неизвестно чьи звуки. Там было множество птиц. И судя по наплывающему и растекающемуся в разные стороны их звучанию, они кружили над огромной площадью земли. Над такой огромной, что, затихнув совсем, появлялись снова то с севера, то с юга через довольно долгое время. Они летали там не все сразу, а как-то поочерёдно: сначала летела одна стая и затихала, потом другая. А кто-то уже возвращался назад. Они кружились. И только один звук был постоянным и очень знакомым: вот это самое, похожее на тонкий, негромкий и продолжительный скрип детской коляски или какого-то лёгкого колеса, какое-то трудно передаваемое человеческим голосом длинное «тсссссснь, тсссссснь», которое звучало с увала, от берёз, всё лето. Но обычно, звучало оно днём или вечером, до заката, а сейчас служило всю ночь как бы аккомпанементом к этой общей и прекрасной песне осеннего неба. Оно доносилось всё оттуда же, из берёз.
В ту ночь я подолгу стояла, опёршись на лопату, вверх лицом. Крупные, редкие снежинки опускались на моё лицо, на губы, таяли и стекали, смешиваясь со слезами. Почему так больно и тоскливо было там, в этой старой груди, в этой глупой, седой голове? Не знаю. Может быть от обиды - ничего не видно, но очень хотелось взглянуть на это потрясающее зрелище? Или оттого, что не дано этому грешному, земному телу вот так просто парить и кружиться над землёй, презирая расходившуюся внизу непогоду? Не знаю, не знаю…. А что оно потрясающее, я уже и так поняла - вспомнила осенние фейерверки летающих звёздочек 2014 года и подумала о том, что тогда это были только маленькие птички. Небо от них вспыхивало и кружилось молча. Изредка лишь доносилось чуть слышное чириканье. Сегодня летели большие птицы. От них пело и кружилось всё невидимое для меня небо. Но я их слышала. Они кричали громко. Они так же, как те, маленькие, прощались со своей Родиной надолго, а может быть и навсегда. Я ушла с участка уже почти на рассвете, окончательно промокнув и промёрзнув.
Всю осень приходилось мне работать поздно вечером и по ночам, потому что за ночь, и особенно за утро, земля промерзала, часов до трёх дня работать с землёй было невозможно. И только после обеда как-то ещё немного оттаивало, отходило, и можно было продолжать своё дело.
В следующий вечер я уже не надеялась услышать эту дивную симфонию поющего неба. Думала – улетели птицы. Вечером, услышав это родное, негромкое, но пронзительное «тсссссснь, тсссссснь, обрадовалась, как родному человеку: родимая, не улетела, осталась на зиму! Но, нет! Перелёт продолжался ещё две ночи. Такие же тёмные, пасмурные, с редким, лениво падающим снежком, ночи. Менялись голоса, менялись звуки. Судя по звукам, менялся размер птиц. А небо всё пело и пело свою осеннюю песню, от которой замирало сердце в груди и хотелось плакать. Я вспомнила куличков-ягодников. Сейчас их голосов не было в этой симфонии. Их голосами пели все ночи конца августа. Августовские ночи.
Я подумала: почему птицы летят в такую плохую погоду? Можно же было, наверное, переждать, пересидеть её где-то! Почему ночью, понятно: при свете дня нужно было найти пищу и подкрепиться. И попутно отдохнуть. Но, почему в такую непогоду? Через два дня я поняла, почему они улетают, когда падает снег: на третью ночь этого танца над землёй, к утру, погода прояснилась полностью, и ударил такой мороз, что пришлось мне бросать свои огородные дела. Всё окончательно застыло до полной непробиваемости. К счастью, чеснок я таки успела посадить. Успела бы и всё остальное доделать, если бы не стояла по ночам с лопатой и тяпкой в руках, глядя заплаканным лицом в это поющее разными голосами, серое и ненастное небо.
А этот неведомый мне «тсссссснь, «тсссссснь» похоже, тоже улетел, в последнюю ночь прощания, вместе со стаями мелких перелётных птиц. Птицы чувствуют погоду намного сильнее нас – слишком многое от неё для них зависит. Думаю, именно поэтому так поспешно, всем скопом, таким вавилонским скоплением, поспешили они с отлётом. Сразу же, как замолкло поющее небо, установились ясные и очень холодные дни с морозами ниже 12 градусов. И только весёлые, неунывающие синички, да наглые, драчливые воробьи бесстрашно остались зимовать вместе с нами. Да, в утешение моей душе, послал Бог на мои, до земли огруженные мелкими плодами яблони, целые стаи ярких, пушистых снегирей, которые за месяц, весело, почти садясь мне на голову, разделали яблони так, что на деревьях не осталось ни одного яблочка. Лишь на землю, на грядки и тропинки лёг целый слой неряшливой, пушистой трухи от расклёванных кислых яблочек, да и те упорно доклёвывались воробьями и воронами.
Я снова буду ждать осени, теперь уже внимательнее. Сейчас я уже знаю – каждый год — это будет происходить в разное время и по-разному. Но, будет обязательно.
15. 11. 2016 г.
Лебединые ночи.
Этот рассказ третий и последний из серии о ночном осеннем небе над моим маленьким синим домиком в небольшом селе, в самом центре Камчатского хребта. Что-то наподобие эпилога.
Оно приближалось, это странное позднеосеннее время, когда зарождающееся ощущение внутреннего беспокойства всё чаще и чаще заставляет меня поднимать голову от земли и вглядываться, вслушиваться в темное осеннее небо. Это странное, щемящее чувство ожидания чего-то неописуемо прекрасного и печального до слез, без чего трудно будет пережить долгую и холодную северную зиму, однажды, с прощальным балом в тёмном, ночном небе над моей седой головой вошло в мою душу и поселилось в ней навсегда.
Поздней осенью в наших широтах темнеет рано. Моё безжалостное «Эльдорадо», не интересуясь моими желаниями и самочувствием, гонит меня под это осеннее холодное небо. На это время остаётся самая тяжелая и неприятная работа – готовить землю к следующей весне, которая всё равно придёт, никого не спросит, успел ли ты управиться осенью со своими делами, или нет. Дни совсем короткие. С утра дел и по дому хватает, и люди отрывают много времени: осень – запасиха! Идёт народ за морковкой на зиму, за свеклой. У кого-то картошка не уродилась. Кто-то уносит и закатывает на зиму мои вкуснейшие серые тыквы, кто-то запасается Челябинской восьмикилограммовой белокочанной капустой с очень точным и вкусным названием «Несравненная» … Вот и остаётся на огородные дела вечер, да та часть ночи, на которую хватит твоих сил. А работа – бесконечные вёдра и лопата: нужно освободить землю от сорняков, щедро покрывших её за сырую осень. Бич эльдорадный - мокрец да осот. По 30 – 40 тяжеленых ведер мокрого, смешанного с сырой глинистой почвой этого «добра» за сутки приходится на старые руки. Затем нужно носить перегной на гряды. Благо, недалеко – ферма КРС моей дочери, сразу за моим забором. Но, тоже ведь сырой и тяжёлый. Осень! Затем нужно эти гряды перекопать. Чаще всего – лопатой. Весь участок щедро перегорожен вдоль и поперёк трубами с термалкой – рядом насосная станция Тепла Земли. Из-за них вспахать можно далеко не всё. И это не те обычные домашние грядочки. Это гряды по 23 метра в длину. Один озимый чеснок занимает более четырёх соток этих грядок. А его ещё и посадить нужно до снега успеть! И копать сырую, глинистую землю осенью очень нелёгкое дело. Сколько ни пытаюсь нанимать на эту тяжёлую работу особей мужского пола, никак не получается. И ведь не торгуюсь: сколько просят, отдаю с благодарностью. Но, видать обмельчал нынешний мужик! Не выдерживает навозно-земляной нагрузки. Сбегает. И денег не хочет. Вот и приходится самой. Куда денешься! Жалко эту родимую земельку на произвол сорняков бросать! На русских крестьянках всегда пахали! Хотите, поделюсь своим немалым опытом? Самое лучшее средство для опухших, воспалённых, на сто раз простуженных суставов рук - напар листьев белой ивы. А нет уже листьев, то и отвар коры подойдёт. Мешками готовлю себе это спасительное средство. Отмывшись после вечерних трудов, сижу с тазиком горячей ивы, парю свои покалеченные работой руки, подрёмываю и думаю: повезёт ли мне в эту осень увидеть это белое чудо, шелестящее над моей головой своими крыльями? Белая ива помогает безотказно. И никакая осень без этого не проходит.
Так было и в эту осень. А выдалась она на редкость теплой и долгой. Весной 2018 года произошло смещение времён года почти на месяц: весна поздняя и затяжная переехала на июнь. Но и осень, убив предварительно ранними августовскими заморозками всё зелёное и цветущее, затем порадовало душу поздним теплом и бесснежьем. А какое небо было над моим домиком в эту осень! Такое чистое, звёздное, глубокое и святое. И я всё так же, то с лопатой, то с тяпкой в руках, часто замирала, опрокидываясь лицом в это небо. Ждала.
Сейчас я уже от охотников знаю, что кружились над долиной и кричали в предыдущие две осени перелётные птицы от того, что перевалы на сопках были закрыты непогодой. Им нужно было уходить, а непогода не отпускала. Вот и метались бедные между землёй и небом. Иногда несколько дней не могли уйти на место зимовки. Но, от этого знания на сердце не стало спокойней. Вспоминаю прошлую осень… Как я могла перепутать этих шумных казарок с лебедями? Никогда не думала, что у нас их так много, этих диких гусей! Летят, горланят, шум от крыльев стоит. Всё небо от них заполошное, шумное. Крикливые, до беспардонности! Это были казарки! Гуси. Как можно было подумать, что белые, благородные лебеди могли устроить такой базар в небе!
В нынешнюю осень, такую ясную и теплую, птицы уходили спокойно и поздновато для наших мест. Уже в октябре. Первой, в течение трёх дней, уходила перелётная мелкота. Сделав прощальный круг над родной долиной, всё так же сияя мелкими звездочками в темном и звёздном небе, тихо утекали на юго-запад их птичьи стаи. Улетали они и днём. Но, днём человеку некогда смотреть в небо. Если только так, краешком глаза.
А я всё ждала и ждала эти, белых, молчаливо шуршащих низко над моей головой большими, сильными крыльями. А их всё не было. Две ночи подряд снова летели казарки. Летели низко, шумно, горланя во всё горло не то от радости бытия, ни то от горя расставания с местами гнездовья, или просто по привычке. И я уже не плакала, глядя на них. Я, наконец-то, не только слышала, я видела их своими глазами в ясном тёмно-синем небе. Я улыбалась и махала им во след рукой в грязной, перепачканной перчатке. И земля от неё летела мне в лицо. Довольно низко, свистя крыльями, в те же две ночи летели утки. Такие, даже на вид тяжёлые. Летели они и на следующую ночь. Может и днём летели, не видела. Так радостно было видеть рядом, в небе всё это живое, летящее, спешащее куда-то по своим делам. Радостно, что не всё ещё сгубило на своей планете жадное, жестокое и глупое существо – человек. Вон их сколько разных! Летят, посвистывают, горланят.
Но, я всё ждала. И, похоже, ждал их вместе со мной этот самый, неведомый мне тсссссссинь на берёзовом увале, сразу за моим забором. Не знаю, кто он, но каждую осень он переживает вместе со мной эти мои лебединые ночи. До самой последней. И когда я слышу из темноты это знакомое тсссссссинь, на душе моей становится тепло и в голове рождаются слова – здесь, родимый!
Сегодня днём видела одинокого лебедя. Он летел не спеша, вытянув на юго-запад длинную белую шею. Летел один. Молча. От этого стало как-то не по себе, грустно. Почему один? Так не должно быть!
И вот настала эта последняя ночь. Такая же ясная, звёздная. И тихая. Так же доносилось с увала тссссссинь, погавкивали собаки, помыкивали в коровнике рогатые. Но, небо было уже почти пустое. Пролетело несколько опоздавших уток, кто-то просвистел на манер кулика - ягодника. И всё. Я молча боронила чесночные грядки и досаживала последний чеснок при свете яркого фонаря на лбу. Вот уже и время к утру. Осталась последняя грядка. Горько стало на душе. И даже странно. От чего? Живут же люди и без лебедей в небе! И счастливы! Зачем тебе это надо, старая ты фантазёрка! Сейчас досадим последнюю грядочку! Вот уж, поистине, счастье! Конец этим грязно-навозным осенним делам. Останется так, всякую мелочь доделать: вычистить от листвы и сорняков три малинника, обрезать и уложить малину, обобрать старую листву с кустов смородины, вычистить под ней всё до чистой земли. А там ещё этот колючий крыжовник! Ранний, вкусный, урожайный, но такой колючий, что даже рядом стоять страшно, не только ухаживать за ним! А нужно его вырезать. Загустел. Уговариваю себя так, ворчу. А оно никак не уговаривается, оно тоскует по этим белым, низко шуршащим над головой своими большими крыльями. Оно всё пялится в звёздное, глубокое и молчаливое небо!
Управившись с чесноком, прибрав инструмент на мойку, зашвырнув туда же грязные и мокрые перчатки, усаживаюсь на тёплую трубу с термальной обраткой, привалившись спиной к стенке парника. Пришёл кот Тимка. Сел рядом. Тупо сидим, сами не знаем, зачем. Время уже много. На сон совсем мало останется. Завтра рабочий день, и у него свои заботы. Сижу, греюсь и вдруг чувствую – что-то изменилось там, сзади. Как будто кто-то за спиной стоит. Оглядываюсь и замираю: прямо на меня, с северо-востока летит стая лебедей. Летит очень низко, как будто специально для меня, так долго и напрасно их ожидавшей. Их было четверо в уже слегка посветлевшем к утру небе. Они летели не спеша, молча и свободно, почти задевая крышу домика крыльями. Пролетели прямо надо мной, и шорох их крыльев был единственным звуком в небе уходящей ночи. Их ещё долго было видно над долиной Уксичана. И когда я уже почти не видела их, оттуда, с юго-запада донёсся чуть слышный лебединый клик. И я ушла домой. И с этой ночи уже не доносилось с увала родное тссссссинь. Оно всегда уходило в последний день перелёта.
Как всё-таки иногда мало нужно человеку для счастья! Ни за какой миллион я не отдала бы вот эту свою, трудную и чистую лебединую ночь! Отпустила сердце эта хроническая осенняя тоска по неизвестно чему. И только комок в горле готов был вылиться наружу слезами. Но и это прошло. И пришла уверенность: ну уж эту-то зиму, такую холодную и долгую, на восемь месяцев снегов, мы переживём! И снега не заставили себя ждать: днём погода испортилась, наползли серые облака, закрыли все сопки, и на землю, наконец-то опустился первый снежок.
15.01. 2019 г.