Концлагерь – уродство двадцатого века
По воле верхушки недочеловеков,
По прихоти судей в нацистском мундире,
Чтоб судьбы народов вершить во всем мире,
Чтоб быть господами чужих территорий.
Кто не раса господ – того ждет крематорий.
Но в жерле огня горит все одинаково.
То не крематорий, то лестница Якова.
Чтоб жизнь отобрать у многих и сразу,
Практично душить в душевой людей газом.
И у дверей душевой Густав, якобы,
Сокрыв свое имя и отчество Якова,
Встречая вновь прибывших, Богом спасенных,
Вдруг мать увидал в толпе обреченных.
«Сынок мой, ты жив, да и я, Слава Богу!
Сейчас смоем грязь от дальней дороги.
Успеешь мне руки сынок целовать.
Мне много чего есть тебе рассказать».
И в радости вечностью тянется миг.
И слышало Небо отчаяния крик:
Я Яков, две тысячи сорок седьмой.
Иду, мама милая, вместе с тобой.
Да будем едины, как Он в нас един.
У вечной любви лишь Христос господин».
«О, тише сынок, нас могут убить
За слово, что учит, как надо любить,
За Сына, Отца и Духа Святого.
Мы просто помоемся - что тут такого.
Вот двери проем в череде утомленных.
Мы жить будем долго средь ныне спасенных,
Средь стен, что без окон приятна прохлада.
Сынок мой,родной, я так тебе рада!»
«Сейчас, мама, газ пустят для дезинфекции,
Чтоб жизнь была в радость без всяких инфекций.
Пусть нечем дышать, потерпим немного.
Помолимся, мама, Единому Богу.
И Свет воссияет и плакать не надо
Я рядом, я рядом, я рядом, я рядом…»
Пусть в жерле огня все горит одинаково.
То лестница в небо, то лестница Якова.