Восемь лет как вся жизнь

Валентин Мацкевич
Одна драматическая страница, а может и не страница, может это была вся жизнь, одного сильного человека, прошла передо мной за довольно недолгое время.

Первый раз я увидел его недалеко от института, где тогда работал. Отработав, после утренних занятий я возвращался домой. Он шел в противоположном направлении, к институту, в окружении стайки из трех, может быть четырех молодых девчонок, которые говорили наперебой, стараясь заглянуть ему в лицо. Я, ценивший женское внимание, задержал на нем взгляд. Чуть выше среднего роста. Сильный, с хорошо развитой мускулатурой, которая вполне угадывалась под рубашкой с коротким до локтя рукавом. Прямая крепкая шея, упрямый, чуть седеющий ежик на голове. Угловатый лоб, прямой, такой же угловатый нос. Впалые щеки, четкие лицевые складки. Его лицо можно было посчитать сухим и довольно колючим, если бы не мягка приятная улыбка, с которой он слушал девичий гомон, стараясь вставлять ответные реплики.

В литературе приходилось встречать жалостливые истории, либо в пересказе врачей, либо от первого лица, бывших мужчинок, «перешедших играть за противоположную команду» о том, что они с раннего детства тяготились мужской одеждой и влюблялись в мужчин. Для меня мужчины были либо потенциальными собеседниками, и я старался оценить их интеллект, либо, если они были сильны, они были потенциальными соперниками, и я сразу старался рассмотреть их слабые стороны, чтобы быть с ними на равных. Это человек был очевидно силен. Но его сила не присутствовала в его репрезентации. Он ее не подчеркивал. Рубашка была самая обычная, без пижонских коротких рукавов, не приталенная. Мне доводилось встречать людей с гораздо более скромными физическими данными, но именно они и подчеркивались, и подавались вперед, формируя стилистику общения человека. Здесь ничего этого не было. Сила была фоном. Нужно было присмотреться, чтобы ее увидеть. А увидев и оценив, можно было понять, насколько непрямолинеен человек. В моих глазах это было серьезным плюсом. Чувства соперничества он не вызвал. Легкую зависть от такого обильного и откровенного женского внимания.

Следующая встреча произошла не скоро. Вероятно, он нечасто бывал в институте. Может быть подрабатывал, «вел часы», говоря вузовским жаргоном. Произошла она не рядом с институтом, а в двух остановках от него, где мне нужно было делать пересадку. Людей на улице было не очень много, но его можно было заметить легко, даже если бы их было вдвое больше.

Он шел спиной вперед по противоположной стороне улицы, крепко прижимая к груди девочку подростка, невероятно худую. Ее тощие ноги безвольно волочились. В их скупых движениях еле-еле просматривались попытки делать шаги. Худые руки лежали на его плечах, вцепившись в пиджак. Ее голова с жидкими светлыми волосами, с трудно читаемым выражением такого же худого лица, почти лежала. Он что-то страстно говорил ей. Она, кажется, пыталась ему отвечать. Вся сцена, которую я увидел, заняла секунд десять, подходил мой автобус.

Следующий раз я увидел их снова вдвоем. Он довольно быстро вез ее на кресле. Это не была прогулка.

И видел я его еще два раза. Уже одного.

Уже не было никакой репрезентации. Ни намека на улыбку. Было изборожденное морщинами, сосредоточенное лицо. Упрямо идущий очень уставший человек. Сильный человек, потерпевший поражение. Для него не было людей вокруг, и их взглядов. Были препятствия, с которыми он безучастно старался разминуться.

Между первой нашей встречей и последней прошло лет восемь. Мы почти всегда были с ним на противоположных сторонах улицы и шли в противоположных направлениях. Мы не были знакомы. И вряд ли у меня была возможность помочь ему чем-то, или выразить сочувствие.

Мне было грустно смотреть на то, что с ним произошло.

Но я сам был молод и силен в те годы. И мне казалось мне удастся избежать таких ударов судьбы. На самом деле, это мне только казалось.  Все поражения, предназначенные мне, тогда были еще впереди.