Жил царь в неведомой стране,
Что в тридесятом царстве.
Он был в почёте, "на коне",
Не уличён в коварстве.
Народ его подчас ругал,
Как водиться, без злобы.
Пример здоровый подавал:
Из баньки - да в сугробы.
И вовсе было б не до слёз,
В том царстве тридесятом,
Да вот наследник трутнем рос
И склонен был к растратам.
Отцу в открытую хамил,
Порою нюхал травку.
И все законы поносил,
К ним требуя поправку.
Отец любил его, жалел:
"Без матери ребёнок. -
Но как-то хамство не стерпел:
"Ты вырос из пелёнок!
Иди куда глядят глаза, -
И выгнал за ворота".
Крестился царь на образа:
"Как жить без обормота?"
Отныне нищета, приют -
Царевичу награда.
Вдогонку нищему плюют:
"Пусть просит так, как надо!"
Одежду продал и одел
Сермяжные лохмотья,
В три раза за год похудел,
Судьбу разделав в клочья!
Потом из памяти изгнал,
Отца, былую роскошь:
"Что толку помнить, коль попал
Совсем в другую плоскость?"
Осталась в сердце пустота,
Да гордая осанка.
А царь старел. Ох маята,
Заплакал спозаранку.
Минуло десять лет, как он
Из дома выгнал сына.
Помрёт и кто взойдёт на трон?
Печальная картина!
Вернуть мне тотчас во дворец
Несчастного повесу:
"А как узнать его отец?
Не обойтись без стрессу!"
Советник царский хоть куда:
Всё сделал, что возможно.
А про себя решил: "Беда,
Найти-то невозможно".
И всё-таки в базарный день,
Отправился к бродяжкам,
Чтоб отыскать хотя бы тень:
"Ах, как на сердце тяжко!"
И видит нищего глаза,
Горящие презреньем.
Осанка царственно горда,
Хоть деньги клянчит пеньем.
Советник бухнулся пред ним
С слезами на колени:
"Вернись домой, ты царский сын,
Что спать тебе на сене?"
И тут же вздрогнула душа,
Всё вспомнила, очнулась.
Он сел в карету неспеша,
И солнце улыбнулось.
И был прекрасен человек
И царствия достоин.
И был готов в нелёгкий век
И праведник и воин.
Неужто нужно пережить
Нам годы испытаний,
Чтобы себя в себе открыть
Дорогою страданий?
Царь дОжил мирно до конца
И радовался внукам.
И слушал гордого певца,
Почти оглохшим ухом.