Год двадцатый – куда уж гаже,
Знать бы кто Там, сейчас на страже.
Боже правый, ну что за лажа –
Бытия ведь вершится кража.
Беспардонно, средь бела дня,
Обложила нас западня.
Ладно – Я, но Её-то – за что,
Не ответит на то – никто…
Сити-Центр, и весна в разгаре,
И маршрут весьма популярен.
Как прельщало узреть окрест –
Панорама знаковых мест.
Мы ж под ручку с нею, вдвоём,
Мимо всех зазывал плывём,
И на выставку, не спеша,
Поспешаем весной дыша.
Там народного уйма добра,
Рукодельем «Ладья» щедра.
И я Ласоньку – подбодрил,
Перстнем с серьгами одарил.
Для внучат же – вяленых ягод,
Чтоб не ведали в школе тягот,
Да и нам – всяко разных грибов,
Насбиралось с лесных даров.
Помню радость в её очах,
И забывчивость сгоряча,
Что за светом – таится тьма,
Милость божья – страшней ярма.
Солнцем вымытый небосклон,
Для напасти злой, не заслон.
Ведь недаром кровь, что руда,
Прорвалась словно зла орда.
День за днём, знай себе, текла,
Не спеша, но беда росла –
Разбухая, как страшные сны,
Выползали лимфоузлы…
Скорой – вызов, но: – Нету мест,
Терапевта, мол, жди приезд,
А поелику не москвич,
То консенсуса – не достичь.
Ездил в Истру, ища ответ: –
Буду жить ещё, али нет.
И в конце узнал, что пора,
Поезжать отсель, со двора.
Ну, а здесь, свою очередь ждать –
В злом бессилии боль зажать.
И надеяться: – Не сожрёт,
Позабудет, отпустит, пройдёт…
Я терпел, по ночам не спал,
Харкал кровью, Надежду звал,
И под утро благодарил,
Что ещё денёк, да пожил.
А она, моя радость-душа,
Беззаветно, не трепеща,
Боль вбирала, меня храня,
Усыхая день ото дня.
Я ж не ведал такой беды,
Верил всё ещё – впереди,
Меня льстила стройность её,
И где было моё чутьё.
Вот и всё, Её больше – нет,
Ну, на кой теперь, белый свет,
Только Господу всё ж видней,
Да и ангел Ему – нужней…