В колдовскую и самую длинную, темную ночь,
Когда ветви лохматые елей прошепчут – все прочь:
И дрожащие капли застынут на каждой игле,
А безумные тени скулят, растворяясь во мгле.
В эту ночь всколыхнется юсуповских тина болот,
Из клокочущих недр вдруг возникнет нежданно народ,
Бородатый, насупившись грозно, мужик впереди,
Чуть не падая, стонет отряд: – Ты веди нас, веди.
В темноте раскаленные гневом глаза засверкали:
– Супостаты, – Сусанин бормочет, – царя возалкали.
И ведет он их снова и снова в болотистый лес,
Разве можно позволить, чтоб Русь захватил мракобес!
А лихие поляки оружием машут во гневе,
– Не родившись тебе бы уж лучше погибнуть во чреве.
– Обойдетесь – Сусанин, хрипя отвечает жестоко,
– Я родился на славу Руси у своей черноокой,
Мать моя напевала, давая мне белую грудь,
– Ты расти и защитником Родины доблестным будь,
Богатырские силы копи для Отчизны своей,
Живота никогда для любимой Руси не жалей.
На Сусанина, злобно толкаясь, бросаются вновь,
Заалел вдруг рассвет вдалеке, словно алая кровь,
Забурлили болота, скрывая поляков внутри,
По поверхности тинной, шипя, поползли пузыри.
На мгновенье Сусанин один наверху очутился,
Низко в пояс, крестясь, он родимой Руси поклонился.
Вот со всхлипом болота забрали его в глубину,
И печальною песней снегирь разорвал тишину.