Пудра – на чёрной с восковым блеском крышке рояля, на пальцах, осторожно прикасающихся и... скользящих по клавишам, на носке кобальтовой замшевой туфельки...
"Что-то из Листа" превращается в дерзкую вариацию, способную звучать бесконечно, но обрывающуюся на высокой ноте середины такта. И рассеянная улыбка – одна из таких, от которых остаются незамутнённые вспоминания и сладкая боль в межреберьи – не сходит с губ, даже когда взгляд становится осмысленным... солнечно-зелёным... пристальным до неловкости.
Он фыркает раздражённо, стряхивает с рукава растянутого свитера перламутровый порошок с едва уловимым запахом бархатной сирени и отворачивается к окну, расписанному инеем. Ему нравится, что за этими морозными узорами не видно утонувшего в снегу дачного посёлка и черного леса, словно нарисованного тушью на фоне акварельно-пепельного неба, так что можно притворяться, будто их и вовсе не существует.
Он сбежал из города, упивающегося мультитрадиционным коктейлем зимних праздников, и – дали бы ему волю – не задумываясь, сбежал бы из этого мира, но...
Не она держит его – не хищные струны её рояля, режущие при любой возможности; не разбросанные по дому незаконченные акварели; не оставляемые где ни попадя чашки, с пророчащей без вопросов кофейной гущей, и блюдца с имбирным печеньем; не эта винтажная пудра, которую она никогда не использует по назначению... только открывает чернёную пудреницу с выкобенивающийся защёлкой, рассыпая ароматный белоснежный порошок, нюхает, жмурясь от удовольствия – не задумываясь, что из-за этого снова кружит метель, и лес темнеет, как старинное серебро...
Она зажигает свечу – и в городе снова у кого-то случается беспричинное счастье...
Она бы устроила пожар, если бы ему от этого стало хоть чуточку... не то, что лучше – легче.
Она бы похоронила этот мир в снегах безвременья – достаточно приподнять ажурную крышечку и выдохнуть, не сдерживаясь, если бы...
Он поворачивается к ней – разглядывает, словно впервые видит, и улыбается... только левым уголком губ – по-настоящему.
Не она держит его... не эфемерная струна, звенящая между ними и – режущая при малейшем натяжении.
Когда-нибудь ему осточертеет это город, в котором он играет роль, стремясь не застревать в одном амплуа и понимая, что создаёт новое – вязкое, как янтарь... этот мир, слишком хрупкий, чтобы быть иллюзией... эта низка мгновений, пафосно называющаяся «жизнью».
Когда-нибудь... он просто уйдёт, зная, что в обволакивающей тишине за его спиной крупные холодные хлопья медленно кружатся и падают на остывающий пепел... что ласковая девочка, чьи перманентно мёрзнущие «совсем не музыкальные» пальцы он сейчас крепко сжимает в своей сухой ладони, – С/нежная ведьма... верная Смерть... зная, что на все его: «Почему?» и «Зачем?» – она только снова сменит цвет глаз и усмехнётся:
– Так рассыпалась пудра.