Мы идем сквозь печали и дождь,
пеленою застелен взгляд.
Вместе вроде, на деле мы врозь,
текст на саммитах словно яд.
Мы идем в полумраке, надеясь,
что явится все-таки день.
Только день наступает все злее,
с лиц не сходит зловещая тень.
Наши предки прошли испытания,
те, что были, врагу не желаешь.
И теперь не помогут гадания,
только действовать надо, ты знаешь.
Не надейся на милость врагов,
слишком много их стало, увы.
Только нам нет дороги другой,
и для нас все пути не новы.
Нас изгнать собираются вновь,
в планах их нас попросту нет,
им чужды наши жизнь и любовь,
мы собой застилаем им свет.
Заменив божий суд на свой,
божьи заповеди на толерантность.
Бог для них стал далек и чужой,
и назвали себя "избранность".
Самосуды чинят над правителями,
без суда расправляются с ними.
Мнят себя мировыми строителями,
оставаясь циничными, злыми.
В них нет правды, добра и света.
меры нет в притязаниях своих.
И не ждут никакого ответа,
продолжают менять и кроить.
Взять на мушку методику эту,
точно так, как они разделять,
их страну предоставить поэту,
чтобы лирой их в музу согнать.
Пусть читают стихи и баллады,
про историю пусть взапой.
Тонкий юмор, сатиру бы надо,
и в театр, и в цирк толпой.
Вот тогда все прозреют? И Диккенс
будет заповедь им вещать,
иль романтик, писатель Стивенсон,
на таинственный остров их звать.
Потому, как пусты у них головы,
души тоже покинули их давно.
Оживить бы их было бы здорово,
чтобы жизнь не жутка, как в кино.
Впрочем, странно иметь с мертвецами,
не поймут они жизнь и живых никогда.
Им нельзя доверять, принимать существами
и фантомом, опосредованно с ними всегда.
через маски и скафандры.