Зимняя распутица, весенняя ей вторишь,
И капель сосулек, что в феврале, что в марте,
Ты природа матушка так нас детей позоришь,
Снег и в Пиренеях, снег и там, в Джакарте.
А на Аравийском -- вскоре быть болотом,
Ну, а Иудея превратится в рай,
Страждущим с ковчегом, не земным сиротам,
Наш славянский будет избавленьем Май.
А песок сквозь пальцы утекает вниз,
Низ это земля, она под пухом вся,
А судьбы такой несчастный эпикриз,
Как вместится в ней дурака мысля.
А на Аравийском, весна во всей красе,
Весь песок во влаге, в зелени листва,
Даже не понятное, нежится в росе,
Сквозь песок-асфальт бьет росток трава.
Жизнь она такая, и во всем пробьется,
Что то в Аравийской, или в Антарктиде,
Но, однако, в случае любом коснется,
Что в законе было, а что и не в Фемиде.
Весенняя распутица, и солнца трезвый лик,
Ручьи по мостовой булыжной бегут вдаль,
И на кораблик, мчащийся как миг,
Легла моя декабрьская жаль.
Она осталась за новогодней ночью,
В распутице зимне-весенней растворилась,
Ну, а вообще, она вся в междустрочье,
В том, что вчера мне нечаянно приснилось.