Давно снесённый дом, где жил я столько лет,
где истина души раскрылась и минула,
там замшевый пиджак висит на спинке стула,
и меркнет на полу недогустевший свет.
И лампа зажжена, и ужин разогрет,
и штора пол-окна, как ряска, затянула,
и дёргает крылом от смешанного гула
уже забытых фуг мой старенький спинет.
Светись теперь на мне, как на заплатке брошь,
и вслушивайся в кровь, настырную, живую,
залившую весь пол, и стены, и подвал.
Но ведь и ты меня собой воссоздаёшь,
и в призраке твоём я снова существую
такой, каким я быть жестоко перестал.