Я был влюблён. Первый раз в жизни. Ей почти четырнадцать, мне скоро тринадцать. Это случилось внезапно, как случается со всякой первой любовью. Только что все было нормально. Потом случайный взгляд, - и вот уже сердце трепыхается, словно раненная птица, и сочится сладкой болью. Но как встречаться, если жизнь протекает в маленьком военном гарнизоне, где всего и есть: три невеликие рощи, просматриваемые насквозь; три пруда (в одном можно ловить рыбу, во втором купаться, а по дну третьего время от времени ползают танки); одно футбольное поле с двойным рядом высоченных елей по западному краю; три двухэтажных дома; один трёхэтажный; два деревянных барака и два одноэтажных дома - каждый на семью? Ещё танковый полк, но это особая территория – воинская часть есть воинская часть. Спортом там как-то ещё можно заниматься и в солдатский клуб ходить на киносеансы и в библиотеку, но что касается любовных свиданий… Неподходящее место.
Поэтому она приходила ко мне, когда не было родителей. Отец на службе, мать на работе. После школы. Дома только я и младший брат, которому два года и он мало что понимает. Впрочем, ничем предосудительным мы не занимались – разглядывали детскую энциклопедию и болтали о разных пустяках, сидя рядышком на диване (девичья щека, покрытая нежным пушком, ясный серо-голубой глаз и запах мыла «Красная Москва). Шторы, однако, в нашем одноэтажном, отдельно стоящем в сосновой роще доме, я задёргивал. Но гарнизонные пацаны на многое были готовы пойти, чтобы узнать, что мы делаем за этими шторами. Они ошивались под окнами каждый вечер, и мы слышали, как скрипит снег под их валенками. Однажды их любопытство разгорелось до такой степени, что они просунули лезвие ножа в щель форточки на кухне, открыли задвижку, потом форточку, один из них залез на кухню…
Что-то он там неосторожно задел. Я услышал, выскочил из комнаты и пинками вышвырнул наглеца из дома в снег. Потом метнулся в дом, схватил винтовку, вогнал на место полный магазин и снова выскочил на улицу.
Было начало января одна тысяча девятьсот семидесятого года. Ночь, мороз, белый снег на соснах вокруг и под ногами, звёзды. Красота.
Я вскинул к плечу винтовку и выстрелил. Первый – в воздух. От стен в разные стороны метнулись чёрные тени – это улепётывали со всех ног любители подглядывать в чужие окна. Следующие три пули - в сосны над их головами.
И тут из-за сосен раздался крик:
- Лёхан, не стреляй!! Свои! Свои, не стреляй!
Ярость утихла. Я опустил винтовку и крикнул в ответ:
- Идите, не стреляю!
На тропинку между сосен осторожно вышли два моих близких друга – Гошка и Серёга. Оба в снегу, - как только раздались выстрелы, и пули защёлкали вокруг по стволам сосен, они, как настоящие дети советских офицеров, быстро залегли и только потом начали кричать. Они не участвовали в подсматривании, они просто шли в гости.
Через две недели мы уехали на новое место службы отца – в Кушку. Винтовку после стрельбы я сразу почистил, магазин зарядил до полного (отец никогда не считал патроны, а может, делал вид, что не считает). Но с тех пор я никогда не использовал огнестрельное оружие, чтобы напугать человека и, уж тем более, чтобы в него попасть.